– Если никого нет, сами устроим фотосессию. Никогда не хотела фотографии из города призраков?

Наташа помотала головой. Я тоже понял, что шутка получилась так себе, и промолчал.

Ночная темнота хоть и крадет краски, но сильно добавляет расстояний. Все кажется огромным, циклопическим, не имеющим конца. Взять Оредеж – в этом месте так себе речушка, всего-то пара сотен метров, с учетом острова и образовавшейся заводи. А плывем уже черт знает сколько и все без толку. Я греб, а за то, чтобы не воткнуться в пристань с размаху, отвечала Наташа.

Она внимательно вглядывалась в непрозрачную августовскую ночь, иногда привставала, словно силясь разглядеть так нужный нам сейчас Старый Плёс. Я же греб потихоньку, пусть дольше, но наверняка.

Стояла удивительная тишина, в которой вдруг раздалось мяуканье. Нет, не кошачий вопль, а нормальное такое мяуканье, словно где-то рядом котейка просил еды. Я проверил, не чудится ли мне это.

– Слышишь?

– Ага. Кошка мяукает, ну или кот.

– Точно, а то я думаю: показалось или нет?

Тишина, даже птиц не слышно, и какой-то невидимый кот мяукает о своем. Жутко, странно и как-то нелепо.

Подумав, Наташа задала интересовавший меня вопрос.

– А откуда там кошка-то может быть? Вроде же никто не живет.

Я только собирался поделиться парой самых дурацких теорий, когда это и произошло. Наташа отвлеклась, лодка добралась до мостков, подплыла под них, а я изо всех сил приложился спиной о пристань. В глазах потемнело, а я разбавил черную ночь парой отличных, но абсолютно непечатных выражений. Глядя на это, Наташа засмеялась в голос. Я хотел ей сказать, что это по ее недоработке я приложился так больно, но только махнул рукой и засмеялся вместе с ней. Мы доплыли, теперь надо было искать место для ночлега.

Глава 8

Обожаю приезжать в незнакомые места ночью. Когда тебя сгружает автобус возле гостиницы в темноте и ты идешь с чемоданами, пытаясь понять, куда же занесло тебя на этот раз. А уж если придется выйти ночью, чтобы найти еды или купить воды, новый город всегда предстает интересным и загадочным. Громадные и немного пугающие улицы, непонятные заведения, огромные расстояния…

Назавтра, когда ты выходишь осмотреться при дневном свете, все уже совершенно другое. Улицы съеживаются, становятся проще и тривиальнее. Ты с трудом угадываешь в этой банальщине вчерашнюю загадочность. И, что еще хуже, теперь с приходом ночи магия больше не вернется, город так и останется таким же обыкновенным, лишь более темным.

Со Старым Плёсом все получилось по-другому. Первый раз мы его видели сегодня днем. Тогда он показался занятным городом, хоть и без каких-то особенностей. Сейчас же, в темноте, не освещенный ни одним фонарем, он казался средоточием всего странного и пугающего. Город словно раздвинулся в стороны, дома выросли, он стал огромным и страшноватым. Я шел впереди, и сердце ухало с каждым шагом. Город вокруг казался жуткой сказкой, и закрытые ставни лишь усугубляли страх и чувство опасности, исходящее от каждой пустой улицы. Я обернулся к Наташе.

– Может, рванем обратно?

Она неопределенно мотнула головой, и я сам себе ответил:

– Не, лучше не надо, плавание ночью на лодке еще никогда ничем хорошим не заканчивалось.

Мне внезапно стало казаться, что мы в какой-то кошмарной компьютерной игре, хреновом инди-проекте, где нет ни сюжета, ни особенной графики, а лишь плохо прорисованные домики, которые ленивый дизайнер, не желавший мучиться над интерьером и стеклами, закрыл ставнями. И внутри потому пусто, ничего нет и попасть туда можно, только случайно проскочив за текстуру.

И тут у меня вдруг появилась мысль – я понял, что́ мы еще не проверили, и обернулся. Наташа шла за мной как привязанная.

– Слушай, а ведь это же не православная церковь?

– А какая? Я, если честно, не понимаю.

– Ну, скорее всего, лютеранская, финской традиции. Ингрия.

– Ну какая еще Ингрия? Почему это сейчас важно? – Наташа начала заводиться.

– Тут раньше финны жили. Ижора. Это же Ингерманландия, ну?

– И как это поможет?

– У них у колокольни чаще всего свой вход сзади, и не факт, что он заперт, красть-то там нечего.

– Кирилл, тут и церковь заперта. О чем ты говоришь? Какая, в ж…, колокольня? – казалось, что Наташа сейчас взорвется.

Я попробовал разрядить обстановку:

– Ну, хотя бы пошли посмотрим, а там решим.

Она не стала дальше ругаться, а лишь мотнула головой. И на том спасибо.

На самом деле я должен был подумать об этом сразу, еще когда увидел церковь на картинке. Краснокирпичная простая колокольня, покрытая небольшой шатровой крышей. Наверное, меня слишком смутило название Старый Плёс, вот и не стал домысливать. Скорее всего, на оторванных страницах книги и содержалась история города, наверняка имевшего в те годы и финское название. Какие-нибудь «саари» – село, или что-то похожее. Здесь, где ни поскреби, везде проступают финские названия, так и не стертые временем и советской властью.

В отличие от православных церквей, у которых колокольня часто возводилась отдельной пристройкой, бережливые до скупости ингерманландцы чаще всего строили их единым зданием, без особых украшательств. Сзади колокольня имела свой проход для звонаря, не всегда запираемый на замок. Что там красть, кроме колоколов, да и те – как будешь на самом виду снимать?

Я еще раз подергал ручки церковной двери – заперто. Но странно заперто, непонятно: висячего замка и отверстия для ключа нет. Самое логичное, что мне пришло в голову, – священник запирал двери изнутри, а потом выходил, например, через заднюю дверь колокольни, куда мы сейчас и шли. Мы обошли церковь, потоптав по пути подзаброшенный цветник. Не специально, просто темнота стояла страшная – ни луны, ни фонарей, ни даже дальней городской засветки. Так и есть: вход в колокольню находился на месте, как я и предполагал, только был закрыт на солидную дверь. Так же было заперто и все остальное в этом городе. Наташа стояла рядом и смотрела на меня с немым укором. Чувствовалось, что она напугана, раздосадована и вообще на грани истерики. Надо было помочь ей, а как – я и сам не знал. Я просто стоял и ничего не делал. Стояла тишина, и лишь где-то далеко, на самой границе слышимого, ухала сова.

– Ну бывает, идея-то нормальная. С исполнением, как обычно, подкачали, – попытался то ли отшутиться, то ли оправдаться я.

А затем неожиданно, даже для самого себя я изо всех сил пнул запертую дверь. Ногу словно ударом тока пронзила резкая боль, раздался