уже маску, а не бюст, но судьи отвергли работу и в тот год, и в последующий. Теперь Роден воспринял отказ с большей стойкостью. Он знал, что своей скульптурой сделал важнейшее открытие, даже если никто этого больше не осознает. Биби научил Родена, что красота – это правда, а не совершенство.

«Уродливо лишь бездушное искусство…» – заключил он. Человек несет в себе недостатки и потому не тянется к безупречному. Людям симпатичны шрамы, морщины и складки – вместе они напоминают о прожитых годах.

«Маска задала направление всей моей работе», – позже скажет скульптор. – Она была первым достойным творением с натуры».

Как только Роден осознал свой талант, он понял, что дар не дается безвозмездно. Искусством нужно делиться с другими, иначе оно теряет всякую ценность. Отныне на плечи Родена легла тяжелая ноша – искать зрителя и открывать ему глаза на то, что обыкновенно скрыто от взора. Потому многие одаренные так и не находят своих талантов и вечно страдают, нося внутри зияющую пустоту, подобную неразделенной любви. Роден, как и Рильке, провел юность под гнетом своего таланта. И только в 1864 году он встретил женщину, которая станет свидетелем его восхождения и будет предана ему до конца своей жизни.

Когда Роза Бере познакомилась с Огюстом Роденом в 1864 году, ему было двадцать четыре, а ей восемнадцать, и она уже работала по найму. Роза только что покинула винодельню родителей в Шампани и занималась шитьем. Она расшивала цветочными украшениями дамские шляпки на той же улице, где в своей мастерской Роден лепил каменные цветы для нового оперного театра – Театра Монпарнас на улице Гэте; его возводили на месте снесенного Османом на бульваре Тампль (в народе этот бульвар чаще звали «бульваром преступлений»[4]).

У Бере были пепельно-каштановые волосы, непослушными колечками выбивающиеся из-под чепца. Строгое замкнутое лицо оживляли глаза, которые то и дело возбужденно вспыхивали – Родена это сразу же покорило. «В ней не было изящества городских женщин, но ее здоровое, сильное и крепкое тело принадлежало дочери природы, а по-мужски живое, честное и ясное очарование только усиливало женскую притягательность».

В конце концов Роден предложил Розе позировать ему. Вероятно, Бере нуждалась в деньгах или новом друге в чужом городе, но она с радостью согласилась.

Девушка взялась за работу с «упорством пушечного ядра», как говорил Роден. Часами позировала ему в холодной студии: одна рука вытянута, будто кладет на туалетный столик зеркало, а другая зачесывает наверх волосы.

«Я вложил в нее всего себя», – сказал Роден о статуе, которую вылепил с Бере и которая стала его первой скульптурой в натуральную величину и называлась «Вакханка». Роден работал над ней по утрам и в воскресенье, до основной работы, которая заключалась в том, что он создавал глиняные эскизы для известного художника-романтика Альбера-Эрнеста Каррье-Беллёза. Денег, чтобы отлить «Вакханку» в бронзе, Родену не хватало, поэтому он отложил работу и воплощал другие задумки. В конце концов в мастерской закончилось место, и Родену пришлось переезжать. Когда грузчики тащили терпеливую «Вакханку», у них задрожали руки, и статуя рухнула на землю. Роден ринулся на звук, но застал уже «гибель несчастной вакханки».

А вот Бере из плоти и крови не собиралась так просто уходить. После первого же позирования, она «привязалась ко мне, подобно животному», говорил Роден. Вскоре пара стала любовниками, их союз, построенный вокруг совместной работы, по праву считается выдающимся. Скульптура была работой Родена, а Роден был работой Бере. Она помогала ему в мастерской, позировала по утрам, а вечерами возвращалась и закрывала влажными тряпками сырую глину, чтобы та не пересохла. Шить она не бросила, и Роден то и дело помогал ей пришивать пуговицы.

Он неохотно признал свою зависимость от Бере. Когда его спрашивали об их отношениях, он отвечал, пожав плечами: «Без женщины не обойтись». Но Роден не верил, что мужчине нужна жена, поэтому, когда в 1866 году у пары родился сын вне брака, в метрике записали «Огюст-Эжен Бере», отец – неизвестен.

И все-таки свой союз они пронесли через всю жизнь, Бере всегда оставалась для Родена главным советником, партнером, любовницей и прежде всего опорой для его дара.

Следующие десять лет Роден посещал выставки только в качестве зрителя. Одиннадцать лет прошло с тех пор, как Парижский салон отверг «Человека со сломанным носом», но Роден больше так и не подал ни одной заявки. Он чувствовал, что будущее скульптора зависит от единственной статуи и не желал напоминать о себе, пока не создаст совершенный шедевр.

Навыков лепки ему хватало, но разрозненные знания никак не желали перерождаться в полноразмерные скульптуры. У Лекока он научился вниманию; у Бари – движению; но изучить человеческое тело до сих пор было негде. Поэтому в 1875 году он отправляется в Италию, к истокам – к Микеланджело.

Набив сумку французскими сосисками – не есть же бедную железом итальянскую пищу, – Роден сел в поезд. Маршрут он выбрал живописный, через Францию и Бельгию, чтобы по дороге увидеть готические соборы.

«Динант прекрасен, но Реймс, его собор – такой красоты я не встречал даже в Италии», – писал скульптор Бере.

Когда он приехал зимой во Флоренцию, весь город праздновал четырехсотлетие со дня рождения Микеланджело. Первым делом он посетил Капеллу Медичи, где Лоренцо Медичи работы Микеланджело сидит в задумчивой позе, которую позже повторит «Мыслитель». Роден изучил очертания всех статуй Микеланджело, что были во Флоренции, а затем отправился в Рим, чтобы взглянуть на росписи в Сикстинской капелле. Эта поездка сбила его с толку. Микеланджело принимал решения, которые шли вразрез с тем, чему Роден научился у греческих мастеров в Лувре.

«Постой! сказал я себе, для чего здесь этот изгиб? Почему приподнято бедро и опущено плечо?»

Микеланджело никогда не допускал случайностей, и Роден снова учился. Вспомнив уроки Лекока, он рисовал в альбомах, но «не перерисовывал творения, а лишь строил каркас, выстраивал в уме систему, чтобы понять скульптора». Постепенно «великий искусник раскрыл некоторые свои тайны».

Через месяц Роден вернулся домой полный задумок. Он тут же принялся за работу над статуей, которая наконец станет его пропуском на выставку. Позировал ему хорошо сложенный молодой бельгийский солдат. В одной руке мужчина сжимал прут наподобие копья, а другую будто в тревоге вскидывал над головой. Скульптор исступленно изучал тело натурщика со всех сторон: спереди, сзади, в профиль, анфас, с поворотом в три четвери. Он взбирался по стремянке, чтобы разглядеть натурщика сверху, и ползал по полу, чтобы разглядеть снизу. Три месяца он стоял