схватилась за голову и с мольбой посмотрела на Пивоварова, — я ничего не упустила? По сколько лет нам дадут? И будет ли ко мне снисхождение, если у меня трое несовершеннолетних детей, среди которых ребенок-инвалид?

— Не боись, Любаша! — запальчиво махнул рукой юрист, — чтобы нам что-то инкриминировать, это всё ещё доказать надо.

— На это же ужас… — у меня даже слов не было.

— Экологический теракт — вот где ужас, — скептически покачал головой Пивоваров, — а это так, мелочишка ерундовая. Что-то ты за разрушение природы так не возмущалась, а за канализацию прямо беда бедой, причитаешь. Нет, Люба, назвалась груздем, так полезай… Будем идти до конца!

Кущ и Комиссаров согласно кивнули. А Пивоваров хмыкнул и покачал головой.

— А что вы ещё собираетесь делать? — слабо спросила я. Сопротивляться напору наших мужиков сил не было.

— Пока только периодически притравливать их, — сказал Комиссаров, — в этом квартале жилых помещений практически нет, школ тоже нет, так что дети не пострадают. Не беспокойтесь, Любовь Васильевна. А всякие департаменты и управления — так это только хорошо, если мы им так сказать изнутри всю работу парализуем.

— Но это же такая мелочь! — не сдавалась я.

— Из мелочей состоят великие дела, — нравоучительно сказал Кущ.

— Что вы собираетесь делать дальше? — спросила я.

— Хотим перепугать власти и вызвать панику среди населения с помощью демонстрации НЛО, — хохотнул Пивоваров. — Наведём ужасу на весь Нью-Йорк.

— Как это? — вытаращилась я: похоже все наши сошли с ума и ситуация вышла из-под контроля.

— С помощью гелия, люминесцентной краски и воздушного шарика, — заржал Кущ, — вы что, передачу «Очумелые ручки» не смотрите?

— Смотрю, но я только научилась из пластиковой бутылки умывальник делать и из старых грампластинок — горшки для вазонов.

Мужики развеселились, посыпались шуточки-прибауточки. Я немного ещё побыла с ними и ретировалась к себе в номер.

Голова распухла от мыслей. Я плюхнулась на кровать и потянулась к тумбочке. Где-то там была пачка печенья. Нет, кормили нас здесь, можно сказать, «на убой», но после того, как Зинаида Петровна сказала, что мы садимся на подножный корм, жрать захотелось зверски.

Или, может, это я так из-за этой дурацкой канализации переволновалась?

Но не успела я умять печенюшку, как в дверь постучались.

— Открыто! — максимально доброжелательным голосом крикнула я, стараясь, чтобы в моём голосе не промелькнули недовольные нотки.

Дверь распахнулась и на пороге возникла смущённая Ксюша.

— Можно? — тихо сказала она и прибавила, — я на минуточку.

— Конечно, конечно, — кивнула я, — проходи, Ксюша. Печенье будешь?

Она отрицательно помахала головой и выпалила:

— Любовь Васильевна! Я договорилась!

— О чём? — не поняла я.

— Что меня возьмут в типографию наборщиком! — радостно сообщила Ксюша и посмотрела на меня, явно в ожидании похвалы.

— Как так? — аж зависла я.

— Да мы, когда с Анжеликой ездили на экскурсию в университет, там была такая тётка, она главная у них. Так вот она сказала, что для нас, русской молодежи, лучшая судьба — это попасть на учебу в этот американский университет. А потом я ей и говорю, что хотела бы попасть, но мне нужно здесь устроиться на работу, чтобы сперва язык подучить. А она такая спрашивает, какая у меня профессия. Вот я возьми и брякни — мол, работаю наборщиком в типографии. А там был такой дядька, китаец вроде, или узбек, хотя узбеков здесь же нету, так вот он и говорит, мы тебя в типографию можем устроить, а ты потом в университет по программе поступишь. Я и согласилась. Правильно же?

Она заглянула мне в глаза, и я кивнула. События развивались так стремительно, что я не успевала адаптироваться под них.

Конечно, я читала о попаданцах, в том, моём мире. Внуки постоянно таскали книжки. Но там все попаданцы пёрли вперёд, всегда только побеждали и никогда не сомневались. А вот я, практически достигнув того, куда стремилась, почему-то начинаю чувствовать сомнения. Да, когда я вспоминаю сожженный Донбасс в моём мире, глаза детей, которые кроме войны больше ничего не видели, я понимаю, что наши заокеанские друзья таких сомнений и сожалений не испытывают. Но у меня же русская душа, мне всех жалко.

От сожалений меня отвлекли крики и голоса в коридоре.

Ксюша, которая присела на Анжеликину кровать и рассматривала какую-то её книжку, подняла голову и озабоченно сказала:

— Что-то случилось? Вы слышите, Любовь Васильевна?

— Ругаются, что ли? — прислушалась я. — Да так громко.

— Да нет вроде, — сказала она, — я сейчас пойду гляну, что там.

— Этого ещё не хватало! — рассердилась я, — любопытной Варваре! А дальше ты знаешь. Сиди спокойно и читай книгу. Они уйдут, пойдёшь потом. А то чужая страна, мало ли что…

Я не договорила. В своё время насмотрелась всех этих гангстерских фильмов, так что решила не нарываться.

Голоса и шум нарастали.

— Их стало больше, — сказала Ксюша. Глаза её сверкали от любопытства, однако ослушаться меня она не решалась.

И тут мне в дверь заколотили.

От резкого звука мы аж подпрыгнули с Ксюшей, а я так ещё и икнула.

И пожалела, что дверь не заперта.

Не дожидаясь моего ответа, дверь распахнулась и на пороге возник Арсений Борисович. Был он какой-то весь взъерошенный.

— Любовь Васильевна! — сказал он, — собирайтесь. Мы срочно переезжаем.

— Куда? Что случилось? — удивилась я.

— Некогда болтать! Собирайте все вещи! — отрывисто велел он.

— Но Анжелика уехала на молодёжный фестиваль.

— Её вещи тоже!

— Но она…

— Её потом туда привезут!

— А я? — пискнула Ксюша.

— Ты тоже собирайся! — раздражённо рявкнул он и захлопнул дверь.

Мы с Ксюшей уставились друг на друга, не понимая, что происходит.

— Я ща! — выпалила она и, не дожидаясь моего разрешения вылетела, из комнаты.

А я, вздохнув, принялась торопливо складывать вещи в сумки. А вещами мы обросли за эти дни, всё в сумки не влезало, я злилась, тихо ругалась под нос, пыталась всё хоть как-то куда-то впихнуть, и тут дверь опять хлопнула и в комнату ворвалась возбуждённая Ксюша:

— Вы представляете! Там что-то сломалось и все дома говном заливает! — выпалила она.

— Ужас, — пробормотала я, хватаясь за сердце.

— А воды в городе теперь вообще нету! — добавила она. — Поэтому мы переезжаем за город, там у них есть ещё один пансионат есть.

Не удержавшись, я хрюкнула: прекрасно — город утопает в дерьме, а воды нету.

В коридоре все суетились, но Арсений Борисович более-менее народ собрал и теперь мы с баулами устремились на выход.

В воздухе отчётливо пахло, причём отнюдь не фиалками.

Стараясь дышать ртом, я тащила кучу сумок, и своих, и Анжеликиных, и тех, что на подарки, и ворчала. Моих