Когда пришла очередь отправляться в Неметчину моей крестной, ее и еще четверых девчат из Новоселовки сопровождал Радько.

Мама сказала, что теперь Сахнихе без дочери верная гибель. Но ни девчата, ни крестная никуда не уехали и к вечеру возвратились в село. Люди думали-гадали, что же случилось, и поняли только, когда вдруг моя крестная вышла замуж за полицая Радька. Перед этим принесла к нам фотографии, на которых сфотографирован Леня – летчик-самолетчик. Долго целовала фотографии и плакала, потом попросила маму спрятать.

Теперь она жила от нас через две хаты и однажды спасла меня от расстрела. В селе остановилась чехословацкая часть; два пьяных чеха забрели во двор и стали играть с детьми. Один катал меня на закорках и распевал: «Малый Сталин! Малый Сталин!», другой пиликал на губной гармошке и подмигивал сестричкам. Вдруг тот, который с гармошкой, перестал пиликать и заявил своему товарищу: «Вот этот Сталин вырастет и тебя убьет. Нужно расстрелять его сейчас».

Мама заголосила. Неделю тому назад перепившиеся немцы сожгли в Вишневом женщину вместе с детьми. Было понятно, что и эти шутить не собираются. На мамин плач прибежала крестная, отобрала меня у пьяных чехов и увела домой. Мама говорила, они так опешили, что даже забыли про свои ружья…

Жил Радько богато. Чего греха таить, немало еды крестная перетаскала и в нашу землянку. Баба Сахниха новому замужеству дочери не обрадовалась и во двор к Радьку не заглянула. Она даже спать стала с другой стороны колодца, чтобы не видеть его хаты. Не ходила в гости и к нам, хотя до войны даже нянчилась. Бывало, крестной нужно петь в районе, а одной не хочется. Она нашу маму уговорит составить компанию, а детей – Сахнихе.

Правда, когда Радько сообщил Гале, что скоро пригонят пленных красноармейцев и полицаям нужно будет их охранять, Сахниха появилась в нашей хате. Помогла маме приготовить маковый отвар, от которого можно крепко уснуть, и объяснила, как и что делать. В тот вечер в хате Радька пьянствовал целый взвод полицаев, вот крестная в вино макового отвара и добавила. И что интересно: Радько, Плужник и Самура из Новоселовки уснули как убитые, а остальные – ни в одном глазу.

Когда пригнали красноармейцев, полицаи стали менять их на сало и самогон. Выменяли больше двадцати человек. Кто-то нашел отца, кто-то – брата или сына. Но были и такие, что забирали совсем незнакомых. Наша незамужняя соседка Маруся выменяла себе раненого грузина. Мать журила Марусю за то, что не выбрала кого-нибудь из наших, к тому же здорового. А та обнимала грузина и смеялась. Ни Плужник, ни Самура, ни тем более Радько этого не допустили бы.

Вечером мама вдвоем с крестной гадали на картах и пели; вдруг заходит женщина из Новоселовки, плачет и пытается поцеловать маме руки. Эта женщина вызволила из немецкого плена мужа и каким-то образом догадалась, кому этим обязана. Мама очень напугалась и на всякий случай отправила всех детей к тетке Куньке. Если проведала эта женщина, могли узнать и немцы. Но обошлось. И уже потом, после войны, когда у нас родились Виталий и Леня, а Аллочка умерла от голода, высокий бородатый мужик привез в наш двор целую арбу тыкв. Сгрузил, поклонился маме и уехал. Только потом мы узнали, что это и был тот выменянный за самогон красноармеец из Новоселовки…

Когда наши прорва ли оборону и немцы начали отступать, Радько запряг в бричку пару коней, погрузил добро и вместе с моей крестной мамой Галей уехал следом за немцами.

Все думали, ни Радька, ни крестной в селе больше не увидим. Но дней через пять, когда наши уже заняли Сталино и в селе был слышен гул орудий, Радько вернулся. Один. Без крестной, коней и брички. Зашел в хату, лег прямо на земляной пол и к вечеру умер. Мама отправилась к нему выведать о крестной, а он неживой. Ни ран, ни побоев на Радьке не было. В селе решили: виновата Сахниха. Перед самым наступлением она побывала в хате Радька и выпросила у него старую рубаху. Через эту рубаху и напустила на него порчу.

О крестной мама так ничего и не узнала, и только через много лет из далекой земли Австралии пришел крупный денежный перевод с просьбой построить в нашем селе больницу и школу. Никто из нас не узнал бы об этом переводе, но следом явилась комиссия из Красного Креста – проверить, как используются деньги гражданки Австралии Галины Бражко. Комиссию свозили в соседний район, где как раз строили новую больницу, показали все что положено; на том и стало. Тем более что наше село к тому времени уже расселили как неперспективное, и даже кладбище с похороненными на нем бабой Сахнихой и полицаем Радько распахали под кукурузное поле.

Но еще до сих пор, если услышу песню «Ой ты, Галю!», на сердце накатывает до того безысходная туга – даже дышать больно.

Когда-то крестная мама подарила мне подушечку. Сама пошила из парашютного шелка и набила гусиным пухом. С одной стороны подушечка гладкая и теплая, с другой – расшита красивыми цветами. Но главное – в уголке вышито мое имя. Я этим очень гордился. Жили тогда не очень богато, зато весело. Вечерами у нас собиралась полная хата гостей. Папа играл на скрипке, мама – на гитаре, остальные танцевали или пели.

Детей, конечно, отправляли в другую комнату, но двери открыты, и все хорошо видно. Особенно интересно, когда начинали разные игры. Самой любимой была «Подушечка». Кто-нибудь с моей подушечкой и завязанными глазами стоял среди комнаты, остальные вели хоровод и пели:

Все останавливались и замирали; тот, который в середине хоровода, на ощупь выбирал кого-нибудь, целовал и отдавал подушечку. Было много смеха и всяких шуток.

Однажды я видел, как папа целовал маму. Долго-долго. Я даже возмутился. Целоваться должны только парни и девушки, а если поженились, заниматься этим ни к чему.

Потом началась война, пришли немцы и забрали все теплые вещи: одеяла, матрацы, подушки. Забрали и мою подушечку. Мама сказала, что на реке Миус остановился фронт, окопы залило дождем, и немцы стали их утеплять.

Когда немцев прогнали, мама с теткой Олянкой запряглись в повозку и поехали на Миус искать наши вещи. Отыскали матрац, два одеяла и четыре подушки. Кроме того, привезли много простреленных осколками шинелей. Из этих шинелей мама кроила одеяла, куртки и даже валенки. Но моей подушечки в окопах не оказалось.