В этот раз мы не стали его дразнить, отыскали в заборе дырку и сунули Шерстюка. Звеня проволокой и захлебываясь от злости, пес бросился к нашему поросенку. Тот вдруг как-то совсем по-взрослому хрюкнул, наклонил голову и показал выбивающиеся над губами клыки. Наверное, псу было что-то известно об этих клыках, потому что через мгновенье он прозвенел проволокой в сторону сваленных у забора досок и исчез под ними навеки.

…Была у нас с братом одна незадача: попавшись на горячем, никогда не удирали. Здесь тоже. Копаемся себе в обрезках, вдруг – два солдата. Стоят у избушки и манят пальцем. Подошли. Те поинтересовались, что мы здесь делаем и главное: куда девался их ядовитый пес?

Мы признались, что ищем резину для рогаток, а пса сторожит Шерстюк. Еще сказали, что этот Шерстюк воевал вместе с партизанами в плавнях и запросто ходит по минному полю. Солдаты очень удивились, велели позвать Шерстюка, и скоро мывсей компанией оказались в гостях.

Солдат звали дядя Ваня и дядя Коля. Первый – высокий и широкоплечий, с узкими глазами; у второго глаза обыкновенные, только он был очень худой. Дядя Ваня сказал, что он калмык. Мол, есть такая национальность. Я сказал, что знаю, и продекламировал Пушкина: «И друг степей калмык», – чем вызвал уважение. Эдик в свою очередь вспомнил песню, которую слышал от сестер: «Коля, Коля, ваши глазки нам покоя не дают, разрешите познакомиться и узнать, как вас зовут?» Теперь все смеялись, а Шерстюк восторженно хрюкал, припадал на передние копытца и тряс головой.

Насмеявшись, солдаты принялись мастерить нам рогатки. Резали на полоски красную резину и привязывали суровыми нитками к рожкам и кожанкам. А тем временем мы вместе с Шерстюком наворачивали пшеничную кашу. Дядя Ваня сказал, что после элеватора в кузовах, как ни выскребай, остается пшеница. Они собирают по горсточке, толкут в ступе и варят. Поэтому можем есть сколько угодно.

Потом дядя Ваня и дядя Коля испытывали наши рогатки. Поставили на камни банки из-под американской тушенки и старались в них попасть. Оба прошли войну, настрелялись из винтовок, автоматов и даже пушек на всю жизнь, а вот из рогатки не получилось. Они и достреливали, а мы в компании с Шерстюком хрустели поджаренной пшеницей и смотрели, чтобы случайно не нагрянул кто-нибудь из командиров.

Хотите верьте, хотите нет, но рождественские праздники в нашей школе нетерпеливей всех ожидали мы с братом Эдиком да еще наш друг Васька. Особенно колядки. Потому что колядки – это самый пацанский праздник, когда можно наколядовать полные карманы пирожков, конфет и пряников. Да еще зайти по второму кругу – к тем, кто побогаче. Только во второй раз нужно петь уже без гармошки и не так старательно. Иначе заметят обман и выскажут обиду маме с папой. Щедривки – тоже праздник, только девчоночий, здесь мальчишки на вторых ролях. А Рождество Христово – уже общий, где главными – взрослые дядьки и тетки, а нам – то, что достанется с их стола. Не зря же: «Рождество твое, шо дастэ, мое!»

К счастью, у Васьки – гармошка, под которую мы с братом пели в школьном хоре: «Скакал казак через долину», – а потом нас дразнили: «Скакал казак через долину, а конь скакал за казаком!» Вот наша мама, которая руководила школьным хором, и подсказала колядовать под гармошку. Мол, раньше колядовали только с музыкой, да еще и под бубен. Праздник же!

Все ничего, и за музыкальные колядки мы бы приносили нашим братикам и сестричкам куда больше пряников, а маме – рублей, если б не собаки. У бедных хозяев после войны ни собак, ни даже котов. Особого угощения не дождешься. Вся надежда на зажиточных, но те в целях экономии взяли моду заводить небольших собак – «шульцев» с отрубленными хвостами. Хвосты отрубали ночью с той целью, чтобы эти шульцы по ночам не спали, а сторожили оставшуюся часть виляющего достоинства, заодно и двор хозяина. Конечно же, шульцы очень злые, и петь колядки под собачьим присмотром – занятие рискованное. К тому же колядуешь под дальним окном, а потом нужно бежать за угощением вокруг хаты к самому крыльцу. Собака, понятно, следом, того и гляди вцепится зубами. Из-за этого девчонки пели свои щедривки за забором. А нам Шерстюк помогал – его собаки боялись.

Помог он, и когда пришлось нам встретиться с совсем другими собаками.

В паре километров от нашего села находилась бумажная фабрика, где из всякой макулатуры варили картон. Рядом с фабрикой высились огромные штабели всевозможных книг, газет и журналов. Если кому удавалось там побывать, находили почти чистые блокноты, записные книжки, исписанные всего на двух-трех страницах тетради. После войны тетради были большой редкостью, некоторые ученики домашнее задание делали на оберточной бумаге или полях газет. Само собой, любой из наших школьников был не прочь покопаться на свалке, но вокруг натянута толстая проволока, к которой цепями привязаны собаки. Да не какие-нибудь куцехвостые шульцы, а куда больше и злее.

Конечно же, у нас был Шерстюк, но ради собственного удовольствия даже в его сопровождении проникнуть за проволоку мы и не подумали бы. Ведь кроме собак, там ходит с винтовкой одетая в военную форму тетка. Но однажды мама пожаловалась, что сегодня в ее классе был диктант, а половина детей сидела без дела, потому что писать не на чем. Мол, она при немцах обращалась к старосте села или самому коменданту, и школу всем обеспечивали. А здесь колхозная учетчица наводит в нужнике гигиену чистыми бланками, а детям не хватает на диктант. Папа, хоть и директор школы, только виновато промолчал, а мы с Эдиком прихватили Шерстюка, позвали Ваську и такой компанией понеслись к фабрике.

Заходим с тыла. Там все нормально. Все собаки налицо, у каждой будка, миска, бегающая по длинной проволоке цепь. Всё по-военному, чтобы собаки не перегрызлись и не перепутались. Минут пять наблюдаем за обстановкой, затем выпускаем Шерстюка, тот загоняет в будку ближнего пса, и мы скрываемся за штабелем бумажного брака. Не шумим, не разговариваем. Еще по дороге договорились вести себя по-хозяйски, не безобразничать и не терять бдительности: «Раз проедешь, два пройдешься, а на третий попадешься!» И, конечно же, каждый просил: «Боже, помоги!»

Интересное дело: если принести из сарая угля или от колодца воды, ничьей помощи нам не нужно, а делать что-то преступное – сразу «Боже, помоги!». Нашли сообщника!

Общая наша задача: искать все, что можно использовать под школьные тетради, а дальше – что кому нравится. Мне – о путешествиях в дальние страны, Эдику – о войне, а Ваське – о любви.

Штабеля высотой в стог соломы, но куда длиннее. Книги, книги, книги. Россыпью, связками, упаковками и даже мешками. Тетрадей или блокнотов вообще не видно. Ваське они и не нужны. Отец работает в паровозном депо, и у сына есть все, что нужно для школы. Даже купил гармошку! Наш папа – тоже. Правда, из музыки приобрел только трехрублевую балалайку. Но все – только для своих детей, одна мама переживает за всю школу…