– Кажется странным звать его «оно», когда вы так потрудились, чтобы заставить его звучать по-человечески.

– Интересная мысль. Но ты же не называешь свою стиральную машинку «он»?

– Я не разговариваю со своей стиральной машинкой.

– Когда-нибудь заговоришь.

– Но не о фильме «В джазе только девушки». Или о новой книге Джонатана Франзена.

Похоже, ее он тоже не читал.

– Не вижу причин, почему бы и нет, – ответил он, громко втянув напиток.

– Почему у меня должно быть желание разговаривать со стиральной машинкой о кино и литературе?

Он улыбнулся. Или, может быть, это вышли пузырьки газа.

– Потому что у тебя будет возможность.

– Ой, пожалуйста. Только не надо вот этого. В будущем я смогу разговаривать с тостером. И с холодильником. И с посудомоечной машиной. И с долбаным центральным отоплением. Холодильник расскажет мне, что я смогу приготовить на ужин исходя из того, что у него внутри. Тостер посоветует, что посмотреть по телику. А если я буду не в настроении, они смогут просто посплетничать друг с другом.

Чтоб меня. Про технику вышло грубо.

Ральф выглядит довольным (для Ральфа).

– Все это станет технически возможно, да.

– Но зачем мне разговаривать с гребаным тостером?

– Ты будешь разговаривать не с тостером. Это будет тот же ИИ, контролирующий всю технику. И твою машину по пути на работу.

– Проклятье! Всегда мечтала услышать, как посудомоечная машина обсуждает с холодильником ситуацию в Сирии.

– А почему бы и нет. Просто скажи им, кто на чьей стороне и как долго ты хотела бы их слушать.

– Боже, Ральф. В твоих устах это звучит, словно… Я не знаю. Все можно будет решить или что-то в этом духе.

Ральф засветился от радости:

– Ага.

У меня опасный настрой.

– А что произойдет, когда ИИ станет умнее нас? Он не будет счастлив, просто поджаривая хлеб и присматривая за молоком. Он просто ловко ускользнет за пределы Хангер-Лейн.

– Счастье – это человеческое понятие. Ты можешь так же спросить, счастлив ли твой ноутбук. Это бессмысленно.

– Но когда они станут сверхумными, Ральф. Когда они смогут делать что-нибудь самостоятельно.

– Они уже могут! Ты разговариваешь с таким каждый день. Но это не значит, что он чего-нибудь хочет. Все, что он делает, – это выполняет задания.

– Но он шутит.

– В него загружено много шуток.

– Это не похоже на старые шутки. Он не просто повторяет избитые фразы Сайнфелда или еще кого-нибудь. Его шутки – я не знаю – свежие.

Ральф скорчил гримасу.

– Думаешь, ему стоит заняться стендапом?

Я ничего не могу поделать. Я просто смеюсь.

– Где все, черт возьми, Ральф? Думаю, тебе стоит купить мне чего-нибудь еще.

И тогда происходит очень странная вещь. Целых две.

На айпад Ральфа и на мой мобильный одновременно приходят уведомления. В тот же миг перед нами появляется официантка с подносом, на котором стоят бутылка шампанского в ведерке со льдом и два бокала.

– Молодые люди, это для вас. Подарок от некоего… Юрия.

Мы с Ральфом обменялись взглядами, говорящими «что за черт?».

Но загадка разрешается, когда мы читаем наши сообщения. Они от личного секретаря Юрия. Похоже, наш босс так и не вышел из аэропорта в Хитроу, так как должен был лететь сразу во Франкфурт на ужин с инвесторами. Он шлет нам искренние извинения и уже оплатил 150 фунтов в бар за нас, чтобы мы «развлекались, как положено». (Это шутка, я полагаю.)

Однако Ральф озадачился.

– Откуда вы узнали, для кого это? – спрашивает он у официантки.

– Парень в черном. С привлекательной женщиной тоже в черном.

– Но бар заполнен на три четверти, – возразила я.

– Они сидят на диване Филиппа Старка, – отвечает она. – Под зеркалом напротив картины Тамары Лемпицки.

Мы с Ральфом немного ошарашены.

– Откуда его секретарь может знать об этом?

– Мне пора, ребята. Наслаждайтесь.

– Я правда не пью алкоголь, – говорит Ральф. Но мы чокнулись, и он заставил себя немного выпить, а я могла бы сказать, что пузырьки вышли у него через нос, потому что у Ральфа заслезились глаза.

– Не думаю, что Стиив придет, – пробормотал он. – В смысле, Стиииииииив.

И он улыбнулся. Немного по-обезьяньи.

Черт бы меня побрал. Mirabile dictu[8], как говорится в напыщенных романах. Он превращается прямо-таки в Оскара Уайльда.

Для того кто не пьет, Ральф начал заливать в себя, как профи. На половине второй бутылки он уже разглагольствовал о нейронных сетях и рекурсивных кортикальных иерархиях, оставив меня где-то далеко позади. Но здесь хорошо даже просто сидеть, чувствуя легкое опьянение, в полумраке среди хипстеров Шордича и модных компьютерных гениев, никто из которых не скажет «мы имеем то, что имеем», многозначительно скривив губы. И после нескольких бокалов Ральф вовсе не дурен собой, хотя его внешность может быть странным образом описана как нечто среднее между байроническим и идиотическим.

– Ральф, – произношу я. Несколько громче, чем намеревалась.

Он слегка опешил.

– Ральф. Хватит этой технической болтовни. Ты меня оставил где-то в некрофильном чем-то-там…

– Нейроморфных чипах.

– Расскажи мне о себе.

– Что ж. Хорошо. Что ты хочешь узнать.

Честно?

Ничего.

Но раз уж мы здесь – и имеем то, что имеем! – и шампанское идет хорошо, я выпалила:

– Ты женат?

К вопросу о сказанном не вовремя. Ральф лишь наполовину проглотил вино, когда я выдала этот перл. И произошло что-то вроде взрыва. Шампанское частично вышло через нос. Люди обернулись посмотреть.

– Боже, прости. Я на тебя попал?

(Да, он попал.)

Мы вытерли почти весь бардак салфеткой из ведерка со льдом. И нет, он не женат. Даже не «почти что». Однако была одна девушка, Элейн, с которой он встречался несколько лет. Когда Ральф произносит ее имя, его голос срывается.

– Что произошло?

Она бросила его. Ставлю что угодно.

Он сглатывает подобравшийся к горлу комок.

– Она умерла.

– Вот, черт. Ральф, мне жаль.

– Не стоит. В смысле, да, конечно. Ну, ты не виновата.