Канта, Керуака; вместе размышлять, почему люди поступают так, а не иначе, или откуда взялись гравитация или зло, или почему вселенная не пуста и существует ли Бог; уходить в лес и врубать Курта на полную; закрывать глаза и пытаться, ну не знаю, заряжаться жизненной силой или типа того. А если это будет раздражать людей, то вообще круто.

– То есть в основном будем заниматься тем же, чем и теперь?

– В основном.

– Без всяких там регулярных заседаний.

– Угу.

– И без всякого помещения для клуба.

– Будто ты знаешь, как построить клуб.

– А как насчет клятвы на крови?

– Здравствуй, СПИД?

– Но ты ведь на самом деле не думаешь, что…

– Клятва на крови – это метафора, Декс. Не тормози.

– То есть вроде как ненастоящий клуб.

– Нет, Декс, ненастоящий. Настоящие клубы для лохов.

Если бы мы действительно основали клуб, оставив в стороне возвышенные устремления, онтология отошла бы в тень, уступив главное место разбору и анализу многочисленных злодеяний нашего общего с Лэйси врага – Никки Драммонд. Проведя в Батл-Крике всего полгода, Лэйси отчего-то успела проникнуться к Никки почти такой же враждебностью, как я за предыдущие четырнадцать лет, но отделывалась лишь самыми расплывчатыми объяснениями вроде: «Разве нужны причины ненавидеть дьявола?»

Лично у меня имелось множество причин, начиная аж с пятого класса, когда Никки стащила у меня из рюкзака дневник и пустила его гулять по детской площадке, основав клуб «Я ненавижу Ханну» с неограниченным членством. Не прошло и трех месяцев, как моя лучшая подруга вступила в шайку Никки ради вечеринки у бассейна в честь окончания учебного года, а когда я напомнила ей, какая Никки дрянь, округлила глаза: «Ты серьезно? Это было сто лет назад. Забей уже». А когда настал сентябрь и я оказалась единственной, кто «сто лет назад» и кто «забил», тогда как Алекса, сидя за обедом рядом с Никки, выбалтывала ей на ухо все мои секреты, я подумала: может, я сама виновата, потому что окрысилась, затаила обиду, была слишком требовательной подругой? Но я ничего не могла с собой поделать. До сих пор не понимаю, почему время служит законным основанием для прощения.

Мне было одиноко в роли той, кто все помнит. Наблюдая возвышение Никки, а потом, вследствие кровавой кончины Крэйга, и ее вознесение, когда учителя из кожи вон лезли, чтобы облегчить ей участь, а девочки, которых она раньше доводила до бритвы и слабительных, гладили ее по головке и уверяли, что все будет в порядке, я словно угодила в очередную серию «Сумеречной зоны»: единственный нормальный человек в обезумевшем мире. До появления Лэйси. Дело не только в том, что взгляды у нас совпадали, – скорее, она еще больше полюбила меня благодаря моим взглядам.

– Никки социопатка, – объявила теперь Лэйси, болтая ногами в воздухе. – Ноль эмоций. Небось и мелких зверюшек убивает ради забавы. И мочится в постель. Ну, знаешь, три признака серийного убийцы.

– А что, серийные убийцы мочатся в постель? Выходит, Джефри Дамеру, который умудрился незаметно хранить у себя в холодильнике расчлененные трупы, приходилось носить подгузник?

– Наверное, они писаются в кровать только в детстве. Но… Никки в подгузнике! Только представь, если такая хохмочка выйдет наружу!

Это была наша излюбленная тема: вот бы вывести Никки на чистую воду, вот бы мир узнал правду о ее гнилом нутре. Вот бы заполучить аргументы для лобовой атаки.

Накануне, плюхнувшись на потрепанные сиденья в актовом зале и игнорируя лекцию на тему «Безопасный секс в пьяном виде в процессе приобретения наркотиков у сатанистов» или типа того, мы вдруг обнаружили, что сидим прямо за Никки, и начали мысленно метать молнии в ее прелестную головку. Потом принялись шептаться, причем довольно громко.

– Ты слышала, что она трахнула в учительской Майка Кросса? – говорила Лэйси.

– Кажется, это был Энди Смит, – возражала я.

– Нет, с Энди было в женской раздевалке.

– Точно. Недолго и запутаться.

– А представь, каково ей самой.

– Мне вообще не верится, что у нее есть чувства.

– Ну, может, она больна. Хотя вообще-то активная половая жизнь – это нормально.

– Ясное дело.

– И все-таки, по-моему, попытки добиться популярности через постель выглядят печально.

– Даже трагично.

– Вот где трагедия: с помощью секса она старается забыть, какая она жалкая сучка.

– Думаешь, помогает?

– Только если она не в курсе, кем ее после этого считают.

– Настоящая подруга откроет ей глаза.

– Сомневаюсь, что у нее такая есть.

– Интересно, почему.

Она так и не обернулась. Никки Драммонд была не из тех, кто легко сдается. Но ее упорство лишь подзадоривало нас.

В тот день у меня дома, хорошенько приняв на грудь, мы лежали на ковре и мечтали о скрытых камерах, шпионских «жучках» и подпольных записях, которые изобличат грехи Никки перед ее любящими родителями, восхищенными учителями и исходящими слюной придурками, выстроившимися в очередь, чтобы занять добровольно покинутое Крэйгом место в ее постели. За такими рассуждениями, музыкой Курта и странным поведением потолка, который закачался перед глазами, когда я слишком пристально уставилась на него, я не заметила шума подъехавшей к дому машины, хлопка входной двери, шарканья отцовских мокасин по полу и других признаков его появления, пока он не склонился над нами со словами:

– Рад видеть, что от коврового покрытия есть толк, барышни.

– Тебя же не должно быть дома. – Я села слишком резко, пришлось сразу снова прилечь, и тут меня обуяла паника: отец пришел, а здесь Лэйси, и мы с ней пьяные, я-то уж точно, и он непременно заметит, и разразится скандал – один из тех мерзких пошлых скандалов, после которых меня заклеймят как «черную овцу», а Лэйси навсегда выпрут из нашего дома, и если не справится отец, то знамя скандала подхватит мать, как только ей донесут на меня.

Но подспудно в глубине души вспыхнули сияющие во тьме глаза зверя, заповедные и спокойные: я пьяна, и это здорово, а если кому-то не нравится – пусть катятся ко всем чертям.

Отец взял Лэйси за руку и помог ей подняться:

– Видимо, тебя я и должен поблагодарить за появление музыки в жизни моей дочери.

– Что? – поразилась я.

Он усмехнулся:

– То есть если это можно назвать музыкой.

И тут они мгновенно сцепились, напрочь забыв про меня. Лэйси яростно бросилась на защиту своего бога, отец сыпал терминами вроде «новая волна», «постпанк», «поп-авангард», и оба они жонглировали совершенно незнакомыми мне именами: Иен Кертис, Дебби Харри, Роберт Смит…

– Джоуи Рамон недостоин лизать ботинки Курта Кобейна!

– Ты бы так не говорила, если бы видела его вживую.

Глаза у Лэйси округлились:

– Вы видели