В Москве Олег Григорьевич шесть лет. Если бы спросили его былые институтские товарищи: — Чем вообще по жизни занят, Олежа? — он бы огляделся с изумлением и испугом, точно ребенок, проснувшийся в лесу, и шепотом признался: — А хер его знает. Ничем, наверное…

Олег Григорьевич работает менеджером по персоналу в ОАО «Новые технологии». Раньше в советских учреждениях такая должность называлась «кадровик». Полина Робертовна дразнит его «старичком-кадровичком», хотя сорокалетний пухлявый Олег Григорьевич, разведенный мужчина без вредных привычек, выглядит гораздо моложе злой и тощей, как черкес, Полины Робертовны.

Встречи происходят на «Динамо», у Полины Робертовны. У нее своя двухкомнатная квартира в сталинке. Досталась по наследству от номенклатурной бабки. Олег Григорьевич снимает однушку в Печатниках. Когда въезжал, стоила семнадцать тысяч в месяц, потом двадцать, а вчера подняли до двадцати двух…

— Жаловаться — это не по адресу, Олежек! Это вон туда, это — на хуй! — Полина Робертовна указывает пальцем на дверь, подразумевая подъезд, улицу, метро и так далее, до самих Печатников. — Я тебе сопли вытирать не нанималась! Хули ты меня прям с порога грузишь?! Зайти не успел, а уже наготове шаечка с говном. Олег, дорогой! У меня своих проблем выше крыши!.. — голос сорванный, хриплый. Ощущение, что не говорит, а кричит.

Олег Григорьевич обижается: — Как так можно? Что за отношение? Я сейчас повернусь и уйду… — Но не уходит, просто кружит по кухне, бормочет, цыкает, возмущается.

— Слушай, Олег, прекращай пыхтеть! Надоело!..

После близости Полина Робертовна курит в кровати, пепельницу ставит поверх одеяла, прям на свою мальчишескую плоскую грудь: — А хочешь, объясню, почему так с квартирой произошло? Хочешь? А потому, что ты — тютя бесхребетный! Не умеешь себя жестко поставить, вот он (имеется в виду владелец конуры в Печатниках) и ебет тебя в жопу без майонеза (оскорбительный заменитель вазелина)!

Несправедливо. Ну, или справедливо отчасти. Всем же в Москве поднимают цены — на то и кризис. Олег Григорьевич не исключение. И кто ж виноват, что общение малых мира сего складывается из ничтожных горестей: где и когда обругали, поимели, обсчитали?.. Жизнь виновата…

Олег Григорьевич раньше про другое рассказывал: о дочери, которая в Омске осталась — как растет, учится. Полина Робертовна с полгода слушала, а потом с улыбочкой заметила: — Ты только не обращай внимания, что я зеваю. Просто такая увлекательная информация. Что ты там говорил, у нее по алгебре?..

Про Омск Полине Робертовне было неинтересно, про друзей омских, удачливых коммерсов, тоже неинтересно.

— Таких друзей за хуй да в музей, — балагурит Полина Робертовна. Она вообще грубовата — и в беседе, и в постели. Как она сама про себя шутила: «Услуги госпожи и „золотой дождь“» — выдача.

Олег Григорьевич спросил: — Поль (он так называет Полину Робертовну — Поль), а я кто?!

— А ты, Олежек, «золотой дождь» — прием…

Нормальный мужик давно бы уже дверью хлопнул. Или хотя бы обозвал Полину Робертовну «доской». А Олег Григорьевич боится скандалов, криков, перемен…

Полина Робертовна, впрочем, изредка прячет кнуты и крошит Олегу Григорьевичу пряник, потому что перегнуть палку тоже нельзя — где еще такого тютю отыщешь. Но это она про себя понимает, а Олега Григорьевича пугает, что ее мужчины с руками отрывают.

Олег Григорьевич который год в стрессе из-за своей никчемной работы. Сидит тихим сиднем, бумажки перекладывает и получает аж тридцать пять тысяч. А бесконечно так продолжаться не может — значит, скоро расплата за непреднамеренное тунеядство. Сократят, погонят. А на что существовать, снимать жилье?..

Олег Григорьевич плохо спит, нервничает. Слава богу, хоть с алиментами решилось удачно. У него в Омске квартира родительская осталась, он ее сдает и всю выручку до копейки отдает бывшей. Знакомым говорит: — Главное, что Светлашенька моя (дочка Света четырнадцати лет) ни в чем не нуждается…

«Не нуждается», конечно, громко сказано, денег там в Омске не хватает, но совесть процентов на восемьдесят спокойна — не бросил на произвол, как другие. Он бы даже из зарплаты часть отдавал, но всем заправляет суровая столичная арифметика. Тридцать пять минус квартира (раньше двадцать, теперь больше), телефон, интернет, проезд на метро, пожрать-помыться, носки-трусы. В общем-то, жить не на что…

Полина Робертовна, как всякая москвичка, боится, что понаехавший Олег Григорьевич ее «использует».

Использовать — вообще-то подразумевает «получать пользу». Какая Олегу Григорьевичу выгода от Полины Робертовны — еще подсчитать надо. Вот, ей богу, за хуй да в музей такую Полину Робертовну. Не пожалеет, когда грустно, не накормит, когда голодно…

— Олег, ты только не обижайся, но еб твою мать! Ты сначала что-то купи в дом, а потом жрать проси! Я поражаюсь твоей провинциальной непосредственности! Может, у вас в Омске так принято! С какого перепугу я должна содержать здоровенного сорокалетнего мужика?! Ты мне за полгода хоть бы букет сраный принес! Коробку подарил конфет!..

— Я приносил…

— Что ты приносил?! Мочу ты приносил и брызгал ей на стульчак! Олег! — грозно, с отчаянием. — Я — женщина! Ты это понимаешь?! Обычная женщина! Земная! Я хочу, чтоб обо мне заботились! Чтоб летом на море отвезли! Зимой, блядь, шубу купили!..

Полина Робертовна курит, Олег Григорьевич на все лады ужасается Полине Робертовне, одним словом — «пыхтит»…

Давно это было. С тех пор питание у них раздельное. У Олега Григорьевича в холодильнике на «Динамо» своя полка — там его продукты. Проголодался — сам себе готовит. А Полина Робертовна — себе. Иногда друг друга угощают.

В чем-то же и Полина Робертовна права. Может, не по форме, но по сути. Разве не хотел Олег Григорьевич пожить на халяву в удобной двушечке? Если совсем честно… Конечно, хотел. Просто не получилось, на бдительную Полину Робертовну напоролся…

Однако ж третий год вместе. Может, общность поколений сближает, пионеры-комсомольцы, перестройка, «Гардемарины, вперед!»…

А развязка следующая. Полина Робертовна из крепких напитков предпочитает ром «Кэптен Морган», золотой. Стоимость по Москве варьирует — в «Ашане» одна, в «Перекрестке» — другая.

В пятницу вечером после работы Полина Робертовна поехала в торговый центр на Войковскую. В «Рив Гош» купила помаду и тушь для ресниц. Осталось рублей четыреста. Потом зашла в супермаркет «Карусель» хлеба купить. И в алкогольном квартале обнаружила свой ром по шестьсот двадцать (остатки), и за семьсот тридцать (новая цена).

— Вот же ж, суки рваные… — Полина Робертовна сквернословит, как дальнобойщик. — Подорожал… Ебаный ты по голове…

Набрала Олега Григорьевича: — Ты ко мне приезжаешь сегодня?

— Ну да, у нас же сегодня это… — Олег Григорьевич осторожно шутит, — постельный день…

— Да ты, я посмотрю, тайный эротоман Хоботов, — довольно хмыкает Полина Робертовна. — Тут на Войке в «Карусели» ром. Золотой… Ну, ты в курсе… По шестьсот двадцать и семьсот тридцать… Нет! Один и тот же — «Кэптен Морган», золотой! По шестьсот двадцать осталось раз, два… Шесть бутылок! Слышишь? Дуй бегом сюда, покупай все — сколько останется, я тебе деньги отдам… Блядь, что ты не понимаешь?! Да! Старая поставка по шестьсот двадцать и новая… Олег, ты тупой?! Надо успеть купить по шестьсот двадцать, пока не размели!.. Ты тупой, еб твою? Там висит ценник прежний на бутылке — шестьсот двадцать! И новый ценник — семьсот тридцать! Рядом бутылка с другим ценником. Не беси меня, Олег!.. Я не повышаю голос! Надо купить, пока эти суки старый ценник не сняли!..