такое же рефлекторное, как и раздеваться каждый вечер. Разве подали бы человеку знак, которого он не сумеет понять? Разве не выбрал бы дух способ поточней, чтобы человек понял, что его не водят за нос? Он не был легковерен, он знал, что нужды наши отыскивают свои собственные методы, но никакой призрак никогда не являлся ему в окопах, никакое привидение, хоть ему и было нужно. Быть может, нам присылают лишь в точности те разновидности доказательств, в какие мы способны поверить. Иные проявления истратились бы на него впустую, он бы ни за что не поверил виденьям в том аду – о Призраке Брокена и Ангелах Монса он знал[10]; почти наверняка он бы не уверовал. А тут перед ним безразличное свидетельство, извлеченное из механизма, химикатов, бумаги, и даже не его призрак, а другого человека, доказательство, отдельное от его собственного желанья и непредвзятое. Вот видишь, он по-прежнему мыслил логически, он все еще мог употреблять такие слова, как непредвзятый, извлеченный, он не помешался настолько, чтоб не признавать такие различия… Он подумал о талисмане на удачу, какие хранил почти каждый солдат, – камешек, прядку волос, кусочек угля, деревянную подкову или деревянного поросенка с ноготок, побрякушки с ярмарки.

* * *

Быть может, экспозиция поступила от его собственного тела, от его собственных рук; прошла ли она сквозь него на пластину? Разве не это и есть человеческое тело, разве не наша собственная это разновидность фотосинтеза – разве не химия мы, преобразующая свет?

Селестографии, психографы[11], электромагнитные волны Рентгена, рентгенограммы, икс-лучи. Разве не правдоподобно это, а то и вероятно? Так же научно точно, как электромагнитные волны, как рентгеновские лучи? Разве не перемещаемся мы в тот век, где то, что незримо для невооруженного глаза, зримо глазу машины?

Кто способен отрицать действительность звездного света? Однако тех звезд, что даруют нам свой свет, не существует. Кто может наверняка сказать, что те, кого больше не существует, наши мертвые, тоже не дотягиваются до нас? И даже те, кто не верит, кто живет в свинцовом ящике неверья, должны тем не менее признать – как в своем эксперименте доказал это физик Крукс[12], – что электрический ток, которого мы не видим, проявляется на пластинке в выложенном свинцом ящике, материализуется в темноте неверия. От горя к вере.

При длинной выдержке любой, кто движется, незрим, воспринимаются только те, кто недвижен.

Все равно что испускание термоэлектронов, электровакуумный диод Флеминга, позволяющий передачу лишь в одном направлении.

Он напишет сэру Эрнесту Резерфорду, открывателю гамма-лучей и протона; быть может, окажется, что ему известен правильный способ думать об этом как о чем-то атомном, не менее действительном, нежели тот мир, который сам сэр Резерфорд наносил на карту, проявление незримого. Кто б мог сказать, что не существует уз, о которых до сих пор у нас не было знания, пока техника не предоставила нам средства видеть и понимать? Фотоаппарат видит больше, чем невооруженный глаз, ухватывает подробности, ускользающие от нашего восприятия, он превосходит наше видение – каждая нить вышивки, каждый волосок в бороде. Порой уж точно засекает даже мысль. Он ему напишет. И лишь когда получит ответ, каким бы тот ни был, расскажет он об этом Хелене. Если ее потом ранит его скрытность, он скажет, что та необходима, чтобы предохранить ее от обмана, от разочарования, от иллюзии; хотя, конечно, она поймет, что все это для того, чтобы предохранить его от стыда.

Однако он чувствовал, как выносит его в море, в веру, в ширь, и он не мог помыслить, чтобы бросить ее.

Он вновь запер оттиски. Нога у него так болела, что он думал – сейчас лишится чувств. Ему едва удалось взобраться по лестнице. Не успел он толком расстегнуть на себе воротничок, как уже спал.

* * *

Поутру он все еще спал так глубоко, так крепко, первый настоящий отдых, какой выпал ему после возвращения, что у Хелены рука не поднялась его будить. Она сама приготовила себе завтрак, принялась смешивать краски для первого задника – весна – из четырех времен года, о которых он ее просил, и поставила чайник вторично – и разбудила его наконец, только когда услышала, как в двери звонит мистер Стэнли, чтоб его впустили.

* * *

У мертвых есть столько способов показать нам, что они с нами. Порой они намеренно отсутствуют, чтобы доказать свою состоятельность возвращением. Порой держатся близко, а потом уходят, чтобы доказать, что они с нами были. Порой приводят оленя на кладбище, кардинала на ограду, песню в радиоприемник, как только включаешь его. Иногда приносят снегопад.

* * *

Джон видел утренний свет на краю занавесок. Слышал, как внизу звонит колокольчик.

Интересно, подумал он, каково будет встать на колени у края кровати и помолиться. Жаль вот, что нога не дает ему встать на колени.

* * *

Спустившись, Джон увидел, что солнце уже вышло, а улица сияет от дождя – так ярко, что чуть ли не больно глядеть. У двери он увидел лоскут влаги там, где мистер Стэнли отряхивал свои пиджак и кепку, и след от его мокрых ботинок в глубину ателье. Мистер Стэнли был занят, готовил сцену – корзинка цветов, садовая стена, водопад, парапет, – и ощутил на себе Джонов взгляд, и повернулся к нему.

– Все в порядке? – спросил мистер Стэнли.

* * *

Джон вынул фотографии из запертого ящика стола. Даже в собственном своем возбуждении он поймал себя на удовлетворении, видя – впервые, – как его помощник застигнут врасплох. Мистер Стэнли нагнулся поближе и пристально осмотрел изображение.

– Не уверен, что могу впутываться во что-то эдакое, простите. Я б ни за что не подумал, что вы из таковских. Я сейчас заберу свое жалованье и пойду себе. Ничего никому не скажу, – добавил мистер Стэнли, – незачем мне в такое соваться. – Потом он примолк. – Но сделано умело, в этом я вам отказать не могу.

– Нет-нет, – ответил Джон. – Нет. Я вам клянусь.

Вместе они обшарили все ателье, тщательно проверяя остальные пластины, оборудование, замок на задней двери, который был цел: и сувальда, и задвижка заперты. Мистер Стэнли подтвердил, что все пластины были чисты и заряжены, нетронуты.

– Что будете делать? – спросил мистер Стэнли. – Покажете ему?

– Не знаю.

– Надо, – сказал мистер Стэнли.

* * *

Юноша явился в полдень.

– Фотографии готовы? – спросил он.

– Да.

Тот сунул руку в карман за бумажником.

– Мне кажется, вам сперва стоит взглянуть, – произнес Джон, – убедиться, что все