Элианта добавила несколько фруктов и села около старого сказочника.

Индейцы спокойно обедали в благодатной тени патавы. Легкий ветерок приносил приятное чувство прохлады, что-то шептал в листве больших деревьев.

Элианта взяла маракуйю и разрезала пополам. Желто-оранжевая мякоть в виде звезды была необыкновенно красива, а запах изысканный, как у деликатеса. Молодая женщина тихо поблагодарила Мать Землю, дарующую такие чудеса для пропитания. Откусила от чудесного плода и прикрыла глаза, чтобы насладиться его сладко-кислым вкусом. Она наслаждалась каждым блюдом, они пробуждали в ней чувства и успокаивали сознание.

Закончив трапезу, она повернулась к старику.

— Ну, Можаг, что ты расскажешь нам сегодня вечером?

Рассказчик поднял на нее глаза и улыбнулся. Прекрасные морщинки бороздили его лицо. Как и все старики, он наслаждался своим положением уважаемого человека. Старость уважали даже самые молодые. Они обращались к старшим, когда возникала какая-нибудь деликатная проблема. Прожившие долго передавали им свой неоценимый опыт, а также мудрость, к которой стремились все. В зависимости от ситуации они играли роль советников, учителей, судей и даже исповедников. Старики были стержнем общины.

— Историю… бабуина и птиц… перелетных, — ответил он неуверенным голосом, подыскивая слова.

Элианта прищурилась, пытаясь догадаться, какие темы для размышлений даст этот рассказ. За внешним, очень простым сюжетом его сказок, которые любили даже дети, скрывались мысли, толкающие погрузиться в самого себя и предаться глубоким размышлениям.

— И у тебя уже есть название? — спросила Элианта лукаво.

— Ну, да, конечно… я не сочинил… я уже нашел кое-что… но…

— Подожди, хочу сама догадаться: это ведь из того, что было.

— Ну нет! Совсем не то. Название не вызывает… как бы это сказать… никаких чувств, так… немножко привлекает внимание, а про что там будет, не догадаешься…

Можаг тщетно искал названия к своим историям. Останавливался на каких-то, но большей частью отказывался и от них.

Он поднялся, отошел и присел рядом с группой мужчин, женщин и детей, собравшихся послушать его. Повременил немного, терпеливо ожидая, когда улягутся разговоры и наступит тишина. Потом его голос зазвенел, как всегда, словно в магической опере: если в обычное время он всегда бормотал, спотыкался на каждом слове, то истории он рассказывал без запинки, плавно и необыкновенно приятным голосом.

Жители деревни слушали его рассказ, убаюканные музыкой слов и увлеченные интригой, приключениями и его скрытым смыслом.

* * *

Кракюсу не везло. Ему никак не удавалось вывести индейцев из себя. Что бы он ни делал, он не видел никакой ответной реакции. Даже тени раздражения. Ничего. Nada. Все они, как упрямые ослы, коснели в своем идиотском оптимизме. От них ничего нельзя было добиться.

Он вспомнил, что сказал об индейцах Христофор Колумб: «Они были бы хорошими слугами. Достаточно пятидесяти человек, чтобы обслужить всех, их можно заставить делать все, что захочешь». Этот тупой мореплаватель обольщался. И, конечно, ошибся по всем статьям, потому что здешние туземцы все-таки никакие не индейцы… И даже шесть веков спустя их продолжают так называть, не желая прямо признать, кем был Колумб на самом деле, а был он человеком никчемным. Во всяком случае, называясь Колумбом, можно делать какие угодно мерзости.

Подойдя к хижине Сандро, Кракюс остановился и на несколько мгновений задержался, чтобы перевести дух. Надо успокаивать его, создавать впечатление, будто он хорошо владеет собой и способен контролировать ситуацию. Он два раза постучал по деревянной балке и вошел.

Сандро с открытыми глазами лежал в гамаке, грезя о чем-то. Прошло два дня, и ему уже стало гораздо лучше.

— Как чувствуешь себя сегодня? — спросил Кракюс, наконец решивший, что будет обращаться к нему на ты.

Сандро повернул к нему красивое мрачное лицо, но ничего не ответил, вероятно, пребывая в своих мечтах.

— Я хорошенько понаблюдал за нашими дикарями, — начал Кракюс, чтобы прервать молчание. — Сдается мне, не так-то легко сделать их несчастными. Эти парни — убежденные оптимисты. Что бы ни происходило, они продолжают улыбаться.

Сандро смотрел на него, не произнося ни слова.

— Это меня не удивляет, — сказал он спокойно.

— Почему?

— Я прочитал все статьи антропологов, которые их изучали. Теперь я, наверное, знаю их лучше, чем они сами.

— Можно? — спросил начальник экспедиции, указывая на бананы, которые сам накануне разложил на сундучке.

— Это же твои.

Он взял один и начал чистить.

— Нужно как следует их встряхнуть, чтобы вывести их из равновесия.

Сандро поморщился.

— Все без толку, — сказал он. — Даже отрицательная энергия всего мира не выведет их из себя.

Кракюс откусил банан и стал машинально жевать.

— Ты что, передумал? Но ты ведь пришел сюда, чтобы посчитаться с ними… или уже нет?

Сандро покачал головой.

— Тогда что же ты хочешь с ними сделать?

Сандро сел в гамаке, спустил ноги, и они болтались у него в пустоте.

— Пока индейцы в таком состоянии, их ничем не проймешь.

— В таком состоянии?

— Они самодостаточны…

— Не вижу, как это можно изменить.

— Это община, их бытие размеренно…

— А ты можешь перевести это на нормальный язык, философ?

Сандро метнул на него сердитый взгляд.

— Не надо так меня называть, — сказал он резко.

Кракюс опять куснул банан, раздраженный словами клиента. Его манера раздражаться по пустякам без видимой причины просто невыносима. Даже комплимент может его обидеть.

— Если бы ты говорил, как все, — пробурчал он с набитым ртом.

Сандро, недовольный, долгое время оставался неподвижным.

— Я хочу сказать, что они с полной отдачей проживают каждый момент своей жизни, ничего не ожидая, не думая о том, что сделают через пять минут, через час или на будущей неделе. Когда они смотрят на цветок — они смотрят на цветок. Когда они кого-нибудь слушают — они кого-нибудь слушают. Когда они едят ананас — они едят ананас…

Кракюс нахмурился и вновь откусил банан, пристально глядя на собеседника. Этот тип и вправду говорит чепуху с самым вдохновенным видом. Долгое обучение приводит к тому, что некоторые становятся полными тупицами.

Сандро продолжал:

— Они наслаждаются каждым глотком в тишине, полностью осознавая свои чувства. Они глубоко чувствуют, проживая каждый момент. Когда они с кем-то встречаются, они не ждут, что ими будут восхищаться или уважать, не знаю, что там еще. Они всегда искренни. Они не судят других и не боятся, что осудят их самих. Они… свободны.