Кракюс не нашелся что ответить. Он не предполагал, что его прервут во время так хорошо продуманного вступления. Он обвел аудиторию взглядом. Все глаза были прикованы к нему.

— Ну… Скажем… Вы не можете быть везде и сразу. Когда вы в деревне, вы не можете знать, что происходит на реке или в лесу. Я собираю все сведения, чтобы ознакомить вас с ними.

Тут встала женщина:

— Но мы и не собираемся всюду совать свой нос… Зачем мне знать, что происходит в лесу, если я в деревне?

Кракюс старался быстро подыскать ответ… но ничего в голову не приходило.

— Ну, это все-таки интересно, разве нет?

Ответом ему была тишина. Он решил быстрее продолжать дальше.

— Итак, каждый вечер мы будем вам докладывать, что произошло за день, и…

— Но если вы будете рассказывать, что произошло днем, зачем нам это, если уже наступил вечер?

Кракюс почувствовал, как багровеет лицо. Он посмотрел в сторону того человека, который это сказал. На вид тот был совсем не агрессивным. Они были невыносимы, но делали это непреднамеренно.

Кракюс понимал, что дальше так продолжать нельзя. Они сейчас сорвут все мероприятие, и он ничего не добьется.

Внезапно ему захотелось засучить рукава и кому-нибудь двинуть, неважно кому. Ему прямо не терпелось это сделать. Сандро не прав. Напрасный труд делать этих идиотов несчастными. Нужно их уничтожить — и точка, вот и все.

Он постарался успокоиться. Все это за один миг промелькнуло в его сознании, пока он придумывал, как ему выкрутиться.

Вдруг у него мелькнула мысль. Ну да, конечно. Сначала их надо усыпить. А там уж делай с ними, что хочешь…

Он обернулся. Появились Марко с Альфонсо, неся на руках большой прозрачный сосуд, наполненный светло-голубой жидкостью. Осторожно поставили его перед костром, чтобы содержимое было хорошо освещено, чтобы его видели все. Это был пластиковый контейнер, верхнюю часть которого срезали так, что теперь он напоминал аквариум.

Кракюс услышал за несколько метров у себя за спиной голос, тихо бормотавший себе под нос обрывки непонятных фраз:

— … никогда не получилось бы создать это… Господи… никогда… Господи… я единственный… не существует… способом…

Годи вышел из сумрака и подошел ближе, в руке он держал какой-то сероватый предмет. Он наклонился над жидкостью и положил предмет на поверхность, отпустил, и тот медленно погрузился на дно, точно якорь, который бросают в море, чтобы он достиг песчаного дна. Годи искоса посмотрел на него. Кракюс бросил взгляд на аудиторию. Все были поглощены действиями Годи.

В первые минуты ничего не произошло, потом на погруженном предмете постепенно образовался большой пузырь, затем он оторвался и стал медленно подниматься к поверхности. Кракюс не мог оторвать глаз от его медленного движения.

Тут же появился второй пузырь и поплыл в том же направлении, потом и другие последовали за ним в четко выверенном ритме.

Годи объяснил ему, что у индейцев один и тот же сердечный ритм, с одной стороны — из-за близости генов, с другой — из-за одинакового образа жизни и рациона. Устройство было сконструировано так, чтобы пузыри поднимались в том же ритме, что и пульс у индейцев. Кракюс и его помощники ушли, и только видофор остался на сцене, он стоял, как на троне, перед красноватыми углями.

Индейцы не сводили от него глаз, поглощенные регулярным движением пузырей. Кракюс заговорил самым низким голосом, на какой только был способен, чтобы произнести фразу, подготовленную Годи, и повторил ее дважды, все медленнее и медленнее…

— Пока поднимаются пузыри, вы чувствуете себя все лучше и лучше и опускаетесь все глубже и глубже, вы расслабляетесь.

Кракюс наблюдал за индейцами, ему не верилось, что это устройство может изменить состояние их сознания.

«Полугипноз», — сказал Годи в ответ на его расспросы. Затем пустился в объяснения, напичканные непонятным для непосвященного жаргоном, так что Кракюс подумал, а не собирался ли он морочить ему голову.

Но все-таки индейцы тут, зачарованные пузырями или пустотой, содержащейся в них. Они сидели спокойные, освободившись от любых внутренних противоречий, не оказывая уже никакого сопротивления, слегка одуревшие, но еще не спящие.

Внимание Кракюса привлек легкий шум. Над сценой, шелестя крыльями, порхнула летучая мышь. Он внимательно следил за реакцией туземцев. Ни один из них не поднял глаз, не повернул головы. Так, словно никто и не услышал этого характерного звука. В другом случае он привлек бы всеобщее внимание. Они стали бы наблюдать за хаотичными движениями летучей мыши и попытались распознать в них послание духов.

Кракюс опустился на землю рядом со своими людьми позади костра. Марко и Альфонсо обменялись насмешливыми взглядами. А Годи уже ушел. Кракюс не решался смотреть на аквариум, опасаясь впасть в транс. Он предпочитал наблюдать за индейцами, которые продолжали молчать. Создавалось впечатление, что они плавают в густом тумане.

Костер потух, но его блестящие угли, пылающие, как в печи, распространяли очень яркий желто-красный свет. Идущая от них жара контрастировала с прохладой ночи, обволакивающей темный лес.

Кракюс терпеливо ждал, давая туземцам возможность насладиться моментом освобождения от своей плоти, забыть время, отрешиться от реальности и раствориться в экзистенциальной пустоте устройства, производящего пузыри небытия.

Наконец он встал и вернулся к оцепеневшим мужчинам и женщинам. Устроился около видофора, потом начал бархатным голосом медленно говорить, слово за словом, фраза за фразой. Начал рассказывать то, что сообщили ему дети. Спокойно, не торопясь, он излагал новости, собранные за день. Речь шла о пауках-птицеедах, найденных в листве, об анаконде, опасной для маленьких детей, и еще о мертвых деревьях, которые вскоре могут упасть. Опасности и проблемы. Угрозы и заботы. Чтобы не возбудить сомнений, он позаботился о том, чтобы время от времени проскальзывала какая-нибудь хорошая новость, никто не должен был догадаться, как он отбирал сообщения.

Он мог наблюдать, как по мере того, как он говорит, меняются их лица, выражая то обеспокоенность, то горечь, то что-то вроде гнева или разочарования.

Затем он опять оставил их около видофора, и их неприятные эмоции быстро развеялись. Они провели остаток вечера, частично освободив свой разум от сознания. Но в их взглядах кое-что изменилось. Злобный ангел посеял в душах собравшихся семена грусти.

Элианта развязала набедренную повязку, и та соскользнула на землю. Ей нравилось быть голой на природе. Тогда ей казалось, что она сливается с ней. Она обожала ощущение легкого прикосновения теплого ветерка к телу. Мягкая земля проминалась под ее ногами, тоненькие травинки касались кожи. А особенно она любила купаться голой и чувствовать, как вода ласкает ее грудь, живот, ноги…

Она каждый день приходила в это чудесное место, сюда, где ручей как будто несколько мгновений отдыхал, прежде чем вновь пуститься в путь. Это был естественный водоем, где вода была такой чистой, такой прозрачной, что виднелся песок, устилающий дно, а порой проплывали несколько рыбок такого яркого цвета, что казались ненастоящими.