– Тогда тебе не будут готовить, – сказал Михаил.

– Это косметическое средство.

– Ты будешь их есть или натирать ими лицо?

– Конечно, есть, – в сердцах сказала Мэри.

«Не помогут тебе никакие гребешки, – думал Леднев, поглядывая на американку. – Ну, подтянется у тебя кожа. А глаза не станут теплее. У тебя ж глаза снайпера».

– Ты почувствовал, как пахнут эти женщины? – спросила Мэри.

Михаилу опять стало обидно за зэчек.

– Что едим, тем и пахнем.

– Почему им не разрешают пользоваться косметикой? – спросила американка. – Одежда для женщины – часть ее красоты. Женщина считает себя красивой, если хорошо одета.

Леднев промолчал, у него не было возражений.

– Заключенные нас тоже сейчас обсуждают, – не унималась американка. – Представляю, о чем они говорят. Обмениваются впечатлениями о тебе. Две уже напросились на свидание. Одна – с риском для жизни.

– Думаю, тебе они тоже перемоют косточки, – огрызнулся Михаил. – Завтра я отвезу тебя в колонию и ненадолго отлучусь. Часа на два.

Американка перестала жевать. Ее тонкие брови полезли вверх.

– Майк, мы так не договаривались. – Мэри помолчала, что-то соображая, и спросила. – Может быть, тебе нужен аванс?

Леднев покраснел.

– Мне не нужен аванс. Я вообще не возьму с тебя ни цента.

– Загадочной должна быть женщина, но не мужчина, – сказала Мэри.

Леднев усмехнулся.

– Ты не читала Лермонтова. Ты вообще читала кого-нибудь из русских писателей?

Американка наморщила лоб. Ей хотелось назвать Достоевского. Но она его не читала и вообще боялась попасть впросак. Поэтому она на всякий случай пропустила вопрос мимо ушей, закурила «Мальборо», глубоко затянулась и сказала, выдыхая струю дыма:

– А ты заметил, у Ставской с начальником колонии что-то есть. Но не только с ней. Эта Каткова – заключенная, а он – тюремщик. Как он может?

– С чего ты взяла? – насторожился Михаил.

Американка ядовито усмехнулась:

– У вас, по-моему, законы, нормы и правила нарушают все. Такой народ.

Опять она сует свой нос, куда не следует! Сама не может вести себя в чужом доме прилично. Леднев едва сдерживал возмущение.

Серафима, мать Фаины Мосиной жила на окраине города, в старой обшарпанной хрущевке. Когда Михаил поднялся на пятый этаж, она уже стояла на лестничной площадке. Женщина лет сорока девяти. По виду – учительница младших классов. Лицом – Фаина, только старше лет на двадцать.

Провела на кухоньку, где уже был накрыт маленький столик, на котором стояли чашки и баночка с вареньем. Она его ждала. Дочка уже сообщила. Лагерная почта работала безотказно.

– А вы правда из Москвы?

Михаил показал удостоверение внештатного корреспондента журнала. Мосина рассматривала его тщательно, проверяла на подлинность. Было время оглядеться. Бросалась в глаза опрятность и бедность.

– Фаина жила с вами? – спросил Леднев.

– Она до сих пор не замужем, – ответила Мосина, возвращая удостоверение.

– Что так? – спросил Михаил.

Он знал: проявишь деликатность – останешься без информации. Без какой-то детали. А психологический анализ – это детали и мысли вокруг деталей.

Мосина нервно перебрала пальцами.

– Я даже не знаю, как с вами говорить. Боюсь, как бы Фае не навредить. Ей и так досталось в жизни из-за меня.

Леднев произнес мягко:

– Скажите прямо, в чем ваша беда. Если смогу – помогу. Не смогу – все, что вы скажете, останется между нами.

Женщина посмотрела внимательно, сказала нерешительно:

– Фая велела ничего не скрывать. Значит, ей так надо. Но, по-моему, она очень рискует. И я вместе с ней. Понимаете, – Мосина замялась, – я – тайная агентка уголовного розыска. Я подписку давала о неразглашении. Меня могут привлечь. Вы меня не сдадите?

Леднев знал: раскрыть фамилию осведомителя или самой раскрыться можно только по специальному приказу министра внутренних дел. Но если агентка – это тем более интересно! С такими экземплярами он еще не сталкивался.

– Рассказывайте, – сказал он.

…Серафиме Мосиной повезло с мужем. Непьющий, работящий, не бабник. Зарабатывал, правда, немного. А детей они настрогали четверых. Но голодом не сидели. Муж работал шофером на мелькомбинате. Мука была, считай, бесплатная. Серафима каждый день стряпала, стряпней и перебивались.

Но муж неожиданно умер. Сгорел за два месяца от гепатита С. Вот когда Серафима пожалела, что не получила никакого образования. Чтобы одеть детей, стала предлагать свои услуги женщинам, которые вяжут, и продавала на рынке шали, носки. Ее задержали – не положено торговать без патента. Но привлекать к уголовной ответственности не стали. В милиции пригляделись к Серафиме. Женщина неграмотная, но соображает быстро. Хитрая, изворотливая и в то же время располагающая к себе. Почему не использовать в оперативных целях?

Заняться Серафимой начальство поручило молодому оперу уголовного розыска Валере Гаманцу. Он парень симпатичный, она ему не откажет.

Гаманец провел с задержанной задушевную беседу, выпустил ее под подписку о невыезде, а вечером нагрянул прямо домой с бутылкой водки и кульком пряников. Сперва количество детей привело младшего лейтенанта в оторопь. Но уж больно хороша была Серафима. К тому же сама она относилась к детям без особого материнского трепета. Отправила их гулять и не пускала в дом до позднего вечера. Пока не отвела душу на ладном милиционере.

Несмотря на то, что родила троих сынов и одну дочку, она была очень хороша. К ней и на рынке приставали, но она всех потихоньку отшивала. Не хотела, чтобы за просто так пользовались ее красивым телом. А этот лейтенантик пришел и завладел в один момент. Что значит представитель власти. Перед властью Серафима, как большинство женщин, была слаба на передок.

– Ну, чего тебе бедствовать? – сказал Гаманец, когда убедился, что она действительно ни в чем ему не откажет. – Давай в нашу контору. Я дам рекомендацию. Начальство ко мне прислушивается. Направим тебя на ответственный участок. На фронт борьбы со спекуляцией.

– И что я буду делать? – полюбопытствовала Серафима.

Гаманец расхохотался:

– Симочка, ну что ты придуриваешься? Соратницей будешь. Ты же так много знаешь.

– А я думала, на работу возьмете, – разочарованно произнесла Серафима.

Она, конечно, немного по привычке придуривалась.

Гаманец жарко задышал ей в ухо:

– Глупышка, это и есть самая почетная и ответственная работа. Не только зарплату, премиальные будешь получать. А разве у тебя есть другие перспективы? Только одна – загреметь за решетку. А детки?