Халед на этот раз кидал первым и забросил шарик в один из стаканчиков Руби.

– «Пэтс»[3] до самой смерти, – провозгласила Руби, поднимая стаканчик.

– О-о, – протянул Джон. – Даже не знаю, сможем ли мы теперь быть друзьями.

Руби поднесла стаканчик к губам, скрывая легкую улыбку.

– Дай угадаю. Ты родом из огромных пригородов Коннектикута, носишь одежду от «Джей Крю» и «Патагонии», специализируешься на экономике. Фанат «Джайантс», так?

Джон криво ухмыльнулся.

– Ты еще забыла про дом на Виньярде[4].

Руби бросила шарик, угодив в его стаканчик, и уперлась рукой в бедро.

– Конечно. Пей.

– Крикет? Есть кто-нибудь? Я могу говорить об этом целый день, – напомнил о себе Халед.

– О-о-о, крикет! Мой отец смотрит… – начала Джемма, но Джон вступил в разговор, словно не слыша ее. Она отвернулась, вынужденная проглотить свое недовольство.

– Чувак, ты теперь в Америке, тут не говорят о крикете, – заявил Джон с легкой насмешкой. Халед пожал плечами.

– Не важно, приятель. Это самый лучший спорт.

Джемма смотрела, как Джон и Руби лениво обмениваются шуточками. Казалось, она жаждет добавить что-нибудь о футболе и обшаривает свой мозг в поисках подходящей реплики. Я надеялась, что ей ничего не придет на ум.

– Так ты, должно быть, фанатка Брэди? – спросил Джон у Руби.

Джемма добавила, с трудом удерживая глаза открытыми:

– Он крутой, да?

– Да. И в реальности еще круче. И еще он очень хороший человек, – подтвердила Руби. – Он приезжал в Дартмут в прошлом году, чтобы встретиться с тамошней футбольной командой. И угадайте, кто пролез туда, чтобы пожать ему руку?

Джон и Макс во все глаза смотрели на Руби, впечатленные тем, что девушка может с таким знанием дела говорить о спорте.

Футбол. Я его не понимала. Но продолжала улыбаться; нужно было делать вид, что мне не все равно, хотя бы в какой-то степени. Я сделала долгий глоток тепловатого пива, от которого у меня защипало в горле.

– Он же подающий, верно? – спросила Джемма. Она привалилась головой к моей груди, веки ее трепетали, норовя сомкнуться. Она была совсем пьяна. Руби коротко ответила ей:

– Распасовщик.

Посмотрев на Джемму сверху вниз, она бросила на меня озабоченный взгляд, словно спрашивая, не следует ли уложить подругу в постель. Мы наполовину волоком транспортировали Джемму к ее кровати, ноги ее тащились по полу. Уложили ее на бок – «на тот случай, если ее стошнит», как сказала Руби. Взяв мусорную корзину, она поставила ее на пол рядом с кроватью Джеммы.

– Так перед тем, как приехать сюда, ты побывала в Дартмуте? – спросила я, сбитая с толку недавней фразой Руби. Та сняла с Джеммы сандалии и бросила к шкафчику с одеждой.

– Да нет, – ответила Руби. – Мой папа там работает. Я выросла в кампусе.

Я поправила подушку под головой Джеммы.

– А что он делает? – спросила я. Мы начали разговаривать шепотом, надеясь, что Джемма уснет, хотя мне казалось, что она вырубилась еще в коридоре. Когда Джемма начала сопеть носом, мы собрали с пола пустые пивные банки; у каждой набралась полная охапка.

Выражение лица Руби стало напряженным. Мне не хотелось, чтобы она чувствовала себя неловко, поэтому сказала:

– Я была в Дартмуте. Там красиво. А наша экскурсоводша не носила обуви.

Руби слегка расслабилась и подтвердила:

– Да, это просто целая компания хиппи. Очень умных хиппи.

Руби снова пришла в хорошее настроение – похоже, это ей удавалось без труда. Я подумала о своем доме – и о том, что не любила вспоминать о нем. Я понимала ее чувства, поэтому не стала давить. Меня уже пугали неурядицы между будущими соучениками – мне нужно было остаться в Мэне.

Руби, сделав круг по комнате, вернулась к Джемме и стала смотреть на нее, склонив голову набок.

– Полагаю, соседи по комнате чем-то похожи на родственников, – сказала она. – Их не выбираешь, но они всегда рядом, и ты любишь их, несмотря на их недостатки.

Несколько секунд мы молчали.

– Ты единственный ребенок в семье? – спросила я.

Руби засмеялась.

– Как ты узнала? По идеализации родственников?

Я ответила ей слабой улыбкой.

– У тебя есть братья или сестры? – поинтересовалась она.

– Ну, вроде как, – ответила я. Меня не спрашивали об этом уже давно. Дома все знали, что произошло, и им не было нужды спрашивать. Это стало темой, которую все избегали, слишком уж неприятно было ее обсуждать. – У меня был старший брат, но он умер.

– Ой… – Руби положила руку мне на плечо, взгляд ее широко раскрытых ярких глаз сделался искренне виноватым. – Извини.

– Ничего страшного. Это было давно.

– У тебя хорошие отношения с родителями? – спросила она.

Я как следует обдумала ответ.

– Больше с отцом.

– Не с мамой?

– На самом деле – нет. После смерти моего брата она замкнулась в себе.

– Должно быть, это было тяжело, – тихо промолвила Руби. – Моя мама… ушла, когда я была ребенком. Меня вырастил папа.

Я смотрела, как она подтыкает одеяло Джеммы, чтобы та не мерзла во сне. Некоторое время мы стояли, смотря, как Джемма дышит, потом выключили свет и закрыли за собой дверь.

После этого мы снова пили пиво, и не знаю, сколько времени прошло, а потом оказалось, что я смотрю вслед Руби и Джону, идущим по направлению к лестнице; его рука лежала у нее на талии. Они пересмеивались и перешептывались, и были уже слишком далеко от меня, чтобы я могла разобрать, о чем они говорят. Кажется, до этого Джон спросил, не хочет ли Руби прогуляться с ним. Ее глаза засияли, и она согласилась, позволив ему увлечь ее по коридору к лестнице.

Халед придвинулся ближе ко мне; его одеколон благоухал лишь немногим слабее, чем в начале вечера. Сейчас этот запах мешался с запахом «травки» и спиртного. Халед вялой рукой обнял меня за плечи и встал рядом со мной так, что мы оба теперь смотрели вдоль по коридору. В обычное время я отпрянула бы от его прикосновения, но знала, что он безвреден. Невинен. Наивен. Обычно я не ошибалась в людях.

– Славная парочка, – сказал он. – Как ты думаешь, они будут по-настоящему встречаться или просто потрахаются?