Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Дорога от порта была бессмысленная и длинная, короткая тень плясала перед Розкой, билась круглой головой о выбоины асфальта, свет расплывался в глазах и играл на ресницах, и знаменитая лестница, росшая в небо, тоже расплывалась и плясала в синем веселом воздухе.
Розка, впрочем, предпочла эскалатор, и теперь медленно ползла наверх мимо подвешенных в небе, перекрученных стручков акаций.
На площади перед лестницей она купила сливочный пломбир в вафельном стаканчике и, чтобы хотя бы немного развеселиться, яростно вонзила в него зубы. Зубы тут же заломило. Она заглотнула крупный кусок мороженого и шмыгнула носом.
На скамейках сидели довольные девки с колясками, старушки в сдвинутых набок мохеровых шапках кормили голубей, никому не было дела до нее, Розки.
Особенно противный парень в штормовке и высокогорлом свитере нагло рассматривал ее узкими глазами. Розке казалось, она его где-то видела. Вот сейчас скажет: «Такая красивая девушка, и плачет!»
– Такая красивая девушка, и плачет, – сказал парень.
Розка оскалилась. Зубы опять заболели, все сразу.
– Ну, не очень красивая, – сказал парень, оценивающе окинув ее взглядом, – но в общем симпатичная. Стрижка только так себе. Кто тебя стриг?
– Что ты понимаешь, дурак, – холодно сказала Розка, – это в Париже так носят. Последняя модель.
– Тот, кто тебя постриг, – продолжал парень, не дав себя сбить, – очень тебя не любит. А ты небось на чай дала. Признавайся, дала, нет?
Розка почувствовала, как у нее малиновым цветом наливаются уши. Сговорились сегодня все, что ли?
– А хочешь, я тебе страшное скажу. – Парень не хотел отвязываться, и Розка, к которой привязывались достаточно редко, заколебалась между открытым хамством и некоторым хамством, но скрытым поощрением.
– Ну, чего еще? – спросила она мрачно, так до конца и не определившись.
– Открою тебе страшную тайну. Хочешь, угадаю, как тебя зовут.
– Ну? – неуверенно сказала Розка. С ее именем попасть в точку было практически невозможно. Розке оставалось только надеяться, что покойной тете Розе отольется на том свете.
– Ну, вот я вижу, что совершенно определенно, цветок. – Парень закрыл глаза и начал двигать перед собой руками. – Маргарита? Нет, определенно нет… Лиля? Нет, это так вульгарно. Роза! Точно, Роза. В самую точку. Ваша аура, все переплетение тонких энергий, все говорит в пользу Розы. Признавайтесь.
– Дурак, – сказала Розка, вся красная.
– Хочешь, фамилию отгадаю? Определенно, что-то связанное с животным.
– Дурак, – тупо повторила Розка. Она вспомнила, где видела парня.
– А вот и не угадала, – сказал парень весело. – Меня зовут Вася. А ты Розка Белкина, работаешь в СЭС-2. И я работаю в СЭС-2.
– Что-то я тебя там не видела, – мрачно сказала Розка.
– А я молодой специалист, человек вольный, – парень подумал и позвенел мелочью в кармане, – безответственный. Вот куплю-ка я себе мороженого.
Он улыбнулся угрюмой мороженщице, и та улыбнулась в ответ.
– Вон, скамейка освободилась, пойдем сядем.
На скамейке лежало несколько желтых листьев, и Вася смахнул их рукой.
– Садись, Розалия, – он сделал широкий жест, включивший в себя скамейку, несколько голубей и две маленькие лужи.
– Я не Розалия, – возразила Розка, – я просто Роза.
Вафельное донышко у ее стаканчика уже начало подтекать, и она боялась, что струйка липкого мороженого побежит за рукав пальто.
– И очень зря, – сказал парень, – Розалия гораздо симпатичнее. В этом есть что-то величественное.
– Ну и глупо.
– Твоя речь, Розалия, – парень развернул пломбир и аккуратно кинул бумажку в урну, – страдает однообразием. Ну и как тебе работается, Розалия?
Розка пожала плечами.
– Никак.
– А, – Вася с удовольствием откусил от мороженого, – обманули тебя, да, Розалия? Пообещали рост профессиональной квалификации и все такое. А ты сидишь, бумажки перебираешь, ага? Окна мыть еще не заставляли?
Розка издала неопределенный звук.
– Тебя пугает моя проницательность, – сказал Вася, – но вынужден тебя разочаровать. Меня тоже пытались заставить мыть окна. Только весной. Я вымыл. Заметила, наши окна – самые чистые окна в мире? Ну, по крайней мере, в СЭС. Потому что наши соседи, коротко именуемые Чашками Петри, вообще не моют окон. И вообще, Розалия, вынужден тебя предупредить. Временами из окошечка в дверях, ведущих в странную маленькую комнатку, именуемую боксом, у них льется странный неземной свет.
– Это кварцевая лампа, – сказала Розка авторитетно, – она для стерилизации.
– Как ты думаешь, что они там стерилизуют, Розалия? – Парень откусил еще мороженое и закатил узкие глаза. – Ох, не к добру это. Ты, кстати, на учет встала? Не встала. Подозреваю, даже еще не снялась.
– Комсомольский? Я не знаю, кому карточку сдавать.
– Мне, – сказал парень и вытер руки о штормовку, – я, будучи единственным лицом комсомольского возраста, автоматически являюсь комсоргом строения 5/15 А. Правда, есть еще Лилька из СЭС, но ей нельзя доверять. Она женщина. Ее легко может перевербовать какой-нибудь красивый и опасный иностранец. И он сразу узнает, что комсомольские взносы у нас сдаются нерегулярно. К сожалению. Потом, у нее, как я уже сказал, вульгарное имя. Женщина с именем Лилия – и комсорг? Согласись, в этом есть что-то неправильное. Ты что читаешь? Надеюсь, не «Алые паруса»?
Розка окончательно сбилась с толку.
– Нет, – сказала она неуверенно.
Вася одобрительно кивнул.
– Главное, не читать «Алые паруса». Погляди вон туда, Розалия.
Розка покосилась на соседнюю скамейку.
Страшная старуха с подведенными глазами, с распущенными волосами, в белом платье до щиколоток, выглядывающем из-под драпового пальто, сидела там, на ее коленях лежала книжка, прикрытая сморщенной рукой, и длинный тонкий узловатый палец с длинным тонким желтоватым ногтем закладывал страницу. Старуха смотрела опухшими глазами в сторону моря.
– Она читала «Алые паруса», – печальным шепотом сказал Вася, – она так и не дождалась своего Грея.
– Ой, – сказала Розка.
– Сначала она была совсем маленькой, лет восьми, потом ей было четырнадцать, – продолжал Вася, обгрызая вафельный стаканчик, – ну, Грин тогда еще не печатался, кажется. Или нет, как раз еще печатался? В общем, вот она прочла «Алые паруса». Очень неправильная книга, там говорится: если ждать и верить, то оно все получается обязательно. И вот она стала ждать и верить, и ходить сюда, ждать, когда покажется алый парус. И когда за ней ухаживал один серьезный человек, с самыми серьезными намерениями, она даже не заметила этого, а все продолжала ходить на бульвар. И сначала было солнце и акации в цвету, но потом погода вдруг почему-то стала портиться. И сначала ей казалось, что у нее много времени, а потом времени совсем не осталось, но она уже не понимала, что времени совсем не осталось. Тебе дать носовой платок?