– Через два дня. Место встречи назовите сами. Я найду.

– Борисоглебская церковь. Спросите у любого, вам покажут. После вечерней службы я останусь. Я принесу белые лилии. Вы поможете?

– Да. – Слово упало тяжело, как каменная глыба на чью-то могилу.

– Спасибо.

Шипение пленки. Разговор закончен.

А я пыталась осознать услышанное. Дом, который построил страх… Проституция и наркотики… И все это – под прикрытием серых крыльев пансионата. Интернат для трудных подростков, место, закрытое от внешнего мира. Двухметровый забор и колючая проволока – достаточная гарантия того, что сытых, довольных жизнью обывателей не побеспокоят молодые волчата, живущие за бетонной стеной. Трудные подростки… Кому придет в голову интересоваться их глупыми подростковыми делами, там ведь все так красиво, прилично, тихо. Внешне. А изнутри… Зачем вникать?

– Ты не будешь кричать, если я тебя развяжу?

Я замотала головой: не буду, хотя мне действительно хотелось кричать от того, что я только что услышала.

Все получилось даже проще, чем он предполагал. Белобрысая спала, свернувшись калачиком. Так спокойно, что Локи почувствовал легкий укол совести. После его рассказа она вряд ли сможет так безмятежно спать. Вот он, например, не мог. Не из-за кошмаров, нет, ни один ночной кошмар не сравнится с тем, что ему доводилось видеть наяву, – просто не мог. Ложился, закрывал глаза и ждал. Локи часами мог ждать того момента, когда же, наконец, придет сон, но тот не приходил. Обидно.

Все, хватит смотреть, он ведь не за этим сюда пришел. Действовать следует аккуратно: одной рукой закрыть рот, так, чтобы она не закричала, когда проснется, другой – нащупать незаметную точку на шее. Она успела только открыть глаза – и потеряла сознание. Вряд ли она добровольно согласилась бы выслушать его. А так у нее не оставалось выбора.

Локи наблюдал, как менялось выражение ее лица, быстро, словно рисунок волн под рукою ветра. Она не с ними. Не с ними! Он угадал. О том, что бы было, ошибись он в своих предположениях, Локи старался не думать. Зачем, ведь она – не с ними, она сама по себе. Была сама.

Он развязал меня. Хотя нет, развязал – совсем неподходящее слово. Осторожно, стараясь не поцарапать мои руки, несостоявшийся маньяк разрезал скотч сначала на ногах, потом на руках. Потянулся было к лицу, но я поспешила содрать тонкую полоску сама. Черт побери, больно! И кожа стала неприятной, липкой. Ненавижу, когда у меня кожа липкая.

– Ты кто?

– Локи, – просто ответил он.

– Это твое имя?

– Нет. Не совсем. Но можешь называть меня так. – Он снова уселся на кровать, совершенно по-хозяйски. Можно подумать, это я к нему в гости пришла, а не он ко мне – Оденься, – посоветовал гость. – Будем разговаривать.

Не знаю, как насчет разговора, а вот что касается одежды, тут он прав. Натянув любимый теплый халат, я почувствовала себя намного увереннее.

– Ну? – Мне казалось, что разговор должен начать именно он.

– У тебя кофе есть? – спросил Локи. – Или чай?

– Есть.

В кухне все есть, там и поговорить можно. Дурацкая привычка вести все более-менее серьезные разговоры именно в кухне осталась с детства. Дядя Захар тоже предпочитал кухню кабинету, вот и я… Хотя, почему бы и нет? В конце концов, в квартире одна комната, и мне не нравится, что этот малознакомый тип расселся на моей кровати, лучше уж кухня.

Себе я заварила чай, ему, как он и просил, кофе. Крохотная фарфоровая чашечка почти утонула в его ладонях. Он смешно попытался обнять посудину обеими руками, словно это был стакан. В результате чашка, возмущенная таким бесцеремонным обращением, выскользнула из его пальцев, и кофе расплескался.

Пришлось варить еще порцию, на этот раз я вылила черную жидкость из турки в стакан, пусть, если ему так удобнее. Кстати, при нормальном освещении Локи выглядел еще более худым и неухоженным, чем мне показалось на первый взгляд. И глаза у него были… разные. В самом деле, разные. Один карий, почти черный, второй зеленый, как осколок бутылочного стекла. А из темно-каштановой нечесаной шевелюры выбивалась снежно-белая прядь, словно метка. Пришелец был одет в старые, не слишком чистые джинсы и черный свитер с растянутыми рукавами. Он вообще выглядел потерянным, жалким и совершенно не страшным.

– Как зовут твоего кота? – Стакан Локи понравился больше, чем кофейная чашечка.

– Рафинад.

– Кис-кис, – Локи попробовал позвать кота. Тот, естественно, и не шелохнулся.

– Он глухой.

– Почему?

– Все белые голубоглазые коты страдают врожденной глухотой. Генетика.

– Тогда понятно. – Что там ему стало понятно, Локи не удосужился пояснить, а я не спрашивала. Тем более, что теперь он начал разглядывать меня. Неудобно как-то. Неуютно. И глаза у него разноцветные, хотя это я, кажется, уже говорила.

– Ты мне поможешь?

– Я?

– Ты. Ты же там работаешь.

– Это еще ничего не значит!

– Значит. – Локи шумно отхлебнул из стакана. Может, следует предложить ему булку с вареньем? Обойдется! Я его к себе не приглашала. И вообще, следовало бы милицию вызвать, а не чаи с ним распивать.

– Ты плохо слушала? – Он с укором посмотрел на меня.

– Почему плохо? Хорошо. Очень даже хорошо. Кто это был?

– Евгения.

– Кто эта Евгения?

– Она работала в интернате. До тебя. Теперь ее нет. Умерла.

– Как умерла? – О чем это я? Какая разница, как именно умерла эта неизвестная мне Евгения? Я не собираюсь лезть в это дело, я – девушка благоразумная, приключений на свои нижние девяносто не ищу. Если все на самом деле так серьезно, как он говорит, тогда нужно обратиться в милицию, а не играть в техасских рейнджеров.

Все мои доводы разлетелись вдребезги, когда Локи протянул мне фотографии. Три штуки. Три разноцветных матовых куска бумаги с потрепанными краями. Видно было, что Локи часто смотрел на эти снимки так часто, что, наверное, запомнил каждую деталь. Например, слипшиеся черные волосы. Или пустые, широко распахнутые глаза, как у куклы. Или перекошенный рот с размазанной помадой. Ей совершенно не шла помада такого темного оттенка. Цвета раздавленной вишни.

– Убери! Немедленно убери это! – Я швырнула фотографии ему в лицо, но картинка все равно стояла перед моими глазами: искореженное, изломанное тело, сведенное последней судорогой лицо очень красивой женщины. Мне было легко сопоставить лицо и голос, тот, с пленки, он принадлежал именно ей, черноволосой Кармен с губами цвета раздавленной вишни.

– Ее убили? – Я спрашивала и сама понимала – шаг за шагом я окончательно попадаю под власть этих странных разноцветных глаз.