Послышался страшный вопль, я не сомневался, что кричал блондин, и так оно наверное и было, потому что когда свет снова зажгли, блондин сидел, заслоняясь руками от высившегося над ним Пиолина, и одно ухо у него было почти оторвано и болталось, как на нитке, а потом он плюнул в Пиолина кровавой слюной, а тот вдруг схватил стоящий рядом стул и, крякнув, обрушил его блондину на голову. Все вокруг застыли, и в тишине явственно прозвучало короткое ругательство, произнесенное голосом Гиббса, который тут же оказался рядом, косо глянул на размозженный череп и стал выталкивать Пиолина к дверям.

Я бросился в туалет, где меня сотрясла рвота. Потом я долго стоял около умывальника, смывая следы осьминога с лица и непонятно откуда взявшуюся кровь с рукава. В комнату заходили серьезные, сосредоточенные мужчины, никто не смотрел в мою сторону, пока я не набрался мужества и не спросил у одного: – «Скажите, там уже убрали?» – но он лишь приблизился ко мне, внимательно заглянул мне в лицо и ушел, ничего не сказав. Я еще постоял перед зеркалом и нетвердой походкой отправился в зал.

Там уже было убрано. Гиббс сидел одиноко за нашим столом и курил. «А где Пиолин?» – спросил я, и сам поразился своей глупости, Гиббс же не удивился ничуть и ответил скучным голосом, что наверное на работе, дел у него всегда невпроворот, гостиница работает в обычном режиме, хоть и несезон, за всем нужно приглядывать. Я согласился – мол, да, конечно – и сел. Гиббс протянул мне сигареты.

«Мне сейчас нужно уйти, – сказал он. – Жаль, что мы не успели договорить, но думаю, вы ухватили суть – не так ли?»

«Суть?..» – переспросил я рассеянно.

«Ну да, ну да, – нетерпеливо закивал Гиббс, – дюны там и вообще… Подумайте на досуге, поприкиньте. Когда придет время выезжать, вам сообщат. О счете за ужин не беспокойтесь – плачу я». Он встал, коротко поклонился мне и собрался уйти.

«Скажите, – умоляюще обратился я к нему, – скажите, кто это был, за что их так избили? И кто эти двое?» – я оглянулся к правой стене, где давно уже не было мужчин в черных куртках. «И еще я хотел спросить, а Пиолин точно не поедет с нами – то есть, если вы соберетесь-таки и если я соглашусь?»

Гиббс повернулся, изучающе, без улыбки посмотрел на меня и, ничего не сказав, пошел прочь.

Это был мой первый день в городе М. – казалось, после всего и не заснуть, но я спал, не просыпаясь, в омуте, в темном безвестии. Утром все вчерашнее отодвинулось далеко назад, а к полудню я понял, что окружающий мир забыл обо мне и едва ли вспомнит когда-то. В гостиничный ресторан я не пошел, завтракать отправился в кафе на углу и не встретил до самого вечера ни одного знакомого лица.

Хотелось действовать, не откладывая, хоть в голове до сих пор было мутно и недоставало практических идей. Конечно, стоило поразмыслить без спешки, но мне не сиделось на месте – пройдясь вокруг гостиницы, я внимательно оглядел несколько рекламных тумб, увешанных посланиями разного толка, надеясь сразу отыскать зацепку. Это не привело ни к чему и только удручило обилием подробностей, не относящихся к делу, а чтобы прогулка не оказалась совсем уж бесполезной, я приобрел буклет, посвященный правда не розыску, а заурядной купле-продаже, и, разжившись ножницами у консьержа, аккуратно вырезал из него проштампованный купон-заготовку.

В этом было что-то от малодушия – сводить контакт с внешним миром к анонимному оклику, но начинать нужно с малого, успокаивал я себя, а первый шаг часто бывает труден и неказист. К тому же, анонимность анонимности рознь, в моем случае она где-то даже походит на открытый вызов – и, не сомневаясь более, я стал корпеть над лаконичным известием, способным перекинуть от меня к Юлиану пусть хлипкий, но совершенно необходимый мост. Потратив час и основательно утомившись, я остановился на вполне стандартном: «Разыскивается Юлиан такой-то. Спорное наследство. Вознаграждение за срочность». Внизу я добавил номер гостиничного телефона и, посчитав задачу выполненной, засунул купон в гостиничный же конверт. «Посмотрим, посмотрим, – приговаривал я, спускаясь по лестнице и потом, покупая марку в киоске у входа, – посмотрим, посмотрим…» Что-то происходило, мой замысел сдвигался с мертвой точки, пусть пока на самую малость, и это горячило кровь. Тут же пришла в голову мысль попробовать еще и адресные бюро, и я, расспросив случайных прохожих, успел побывать в трех, находящихся неподалеку – правда, без всякой ощутимой пользы. Наконец, к вечеру, устав и изголодавшись за день, я почувствовал, что начальная лихорадка сходит на нет, и скомандовал себе остепениться, покончить с суетой и навести в своих действиях некоторый порядок.

Прежде всего, следовало ознакомиться с географией города М., точнее – с его топологическим устройством. В памяти тут же всплыл Гиббс и принесенная им карта с жирными карандашными линиями. Я подумал было о ней с завистью, но потом понял, что завидовать нечему – его карта слишком велика, да и чужая разметка едва ли мне сгодится, к тому же я и сам могу купить что-то подобное без всякого труда. Именно это я и проделал в тот же вечер – причем, потоптавшись у прилавка, приобрел сразу две карты – большую и поменьше, умещавшуюся в сложенном виде в кармане брюк – и потом изучал их до поздней ночи, запоминая названия главных улиц, расположение перекрестков, гаражей для парковки и прочих интересных мест. Это было конечно же ни к чему, но я не мог остановиться, взволнованный ощущением, что где-то тут, в закоулках условных символов, скрывается моя мишень – и уснул едва-едва, уже различая сквозь дремоту первые утренние автомобильные гудки.

Следующие два дня я посвятил изнурительным прогулкам, исхаживая городское пространство вдоль и поперек, словно обогащая память новой сетью маршрутов, по которым можно сновать бездумно, не боясь заблудиться и не страшась каверз. Ничего каверзного не происходило впрочем – быть может потому, что город М. устроен весьма нехитро. В самом его центре находится площадь, сплошь вымощенная брусчаткой, на которой обосновался здешний официоз – мэрия, полиция и серые блоки администраций, соединенные аркадами в мрачный прямоугольник. От площади, как лучи, отходят бульвары – несколько основных, что тянутся ровной линией до самых окраин, и еще другие, скоро начинающие петлять и раздваиваться. Планировку не назовешь продуманной или строгой – стоит отдалиться от центра на какую-нибудь милю, как любой поворот заводит в сеть узких улиц, которые соединяют бульвары между собой, образуя порой настоящие лабиринты, особенно на севере, в бедняцких кварталах. Но к строгости очевидно и не стремились – по крайней мере, тут гордятся вовсе не этим, а городское своеобразие уж конечно не тускнеет без нее ничуть, даже наоборот, и в этом нетрудно убедиться – нужно только знать правильные места. Одно из них известно любому: рядом с главной площадью, где уныло царит голый камень, есть еще одна, рыночная, и неподалеку от нее – большой сквер. Там-то и кипит городская жизнь, рождаются новости и слухи, и я проводил там немало времени, наблюдая, рассматривая и просто греясь на солнце.

В целом, если глянуть сверху, город М. похож на аккуратно вытканную паутину – с проплешинами по краям, но крепким ажурным остовом. Прочность ее нелегко проверить, но она, по всему судя, сделана на совесть – в нее попадались слишком многие, и слишком разные запутывались в ней, не умея потом ни выбраться, ни даже толком позвать на помощь. Небольшой, даже по европейским меркам, безнадежно провинциальный по меркам любым, М. давно превратился в пристанище незваных визитеров, едва ли способных объяснить, что и куда их влечет. Существует поверье, о котором знают все: мир устроен здесь по-другому, непонятнее и сложнее; траектории, пусть не видные никому, отклоняются от прямых и замыкаются в петли, проходят сами через себя, отражаясь, как в кривом зеркале, разбегаются прочь и встречаются там, где их никто не ждет. Это не та картина, которую легко себе представить, и никто наверное не скажет, положа руку на сердце, что уж он-то определенно знает, о чем идет речь, но поверье живет, и все будто согласны с тем, что именно здесь можно узнать о себе больше, чем где-либо еще, пусть механизм узнавания неясен и противоречив. Познание вообще сложная штука, разобраться с ним не больно-то кому удавалось, а обращаясь к фактам, нельзя не отметить, что в М. рано или поздно попадают почти все, кому не сидится на месте – по своей ли воле или по случайному стечению событий – хоть никто и не брался проверить это всерьез, да и любой факт тоже можно принять за домысел и вполне обоснованно усомниться. Так же и со всеми легендами о случавшемся здесь – кажется, что так не бывает, потому и рвешься в этот город, чтобы убедиться воочию, а приехав, видишь его собственную жизнь, что похожа и непохожа на другие, как случается всегда, и теряешься: что тут тайны, а что разгадки? Видел ли уже это, знал ли или только выстраивал мыслью, как воздушный замок, из наговоров и сплетен, негодуя, надеясь, трепеща?