Кабинет Трубецкого был обставлен в точности так, как положено любому уважающему себя кабинету в девятнадцатом веке на английский манер, очень скромно. Стояла аскетическая дубовая мебель с простой обивкой, настольные часы, секретер, огромный массивный шкаф с бесчисленным множеством книг. На столике около кресла была разложена партия шахмат, надо сказать, что шахматная доска всегда находилась там, и каждый день Петр Алексеевич хотел обыграть самого себя.

Пристально осмотрев кабинет, я обратил свой взгляд на хозяина помещения и уверен, что, говоря словами классика, взор мой являл живую муку. Я мучился от переизбытка вопросов, внезапной головной и желудочной боли, подозревал связь между этими симптомами, но осознание происходящего никак не могло прийти ко мне. И вот я стоял, немой и трепещущий, боясь начать спрашивать, но желая получить хоть небольшую порцию ответов. Петр Алексеевич, хитро прищурившись, наблюдал за мной, потягивая трубку и мерно постукивая пальцами по крышке стола. В этот момент он показался мне еще более могущественной персоной, чем я представлял себе раньше. Внезапно знакомство с ним показалось мне настолько большой заслугой, что мое представление о самом себе начало меняться. Я постарался сосредоточиться и поразить своего друга сдержанностью- в течение некоторого времени просто держал его под мучительным испытующим взглядом. К счастью, Петр Алексеевич сжалился и с охотой, заметной по угловому положению его губ, собирался уже начать говорить, как раздался стук, и дверь кабинета приоткрылась. В открывшийся проем просунулся нос, с висящими на нем очками в черной оправе.

– Петр Алексеевич, можно? – не переступая порог, пропищал обладатель носа, – Я по поводу дела о правах на Землю.

– Да, Павел, проходи, – скомандовал Трубецкой, подвигая к себе черную худую папку.

По приглашению в кабинете возникла фигура мужчины, возраста около двадцати семи лет. Под плащом был виден классический деловой костюм черного цвета, белоснежная рубашка и галстук. Все это выглядело очень дорого, впрочем, как и сам Павел – ухоженное, идеально чистое лицо, гладко причесанные волосы, расправленные широкие плечи, прямая осанка. Как я узнал в последствии, он уже пять лет был первым помощником Петра Алексеевича с далеко идущими претензиями на более высокое положение, и хотя его родителей никто не видел, говорили, что они имели большое влияние.

– Ну-с, – продолжил Трубецкой свой разговор с Павлом, – что там с нашими гостями?

– Заседание почти закончилось, – отвечал помощник, – гости кажутся довольными, но комитет огорчен вашим отсутствием, – голос его был не в меру громок, в речи чувствовались сдержанность и уважение не только к собеседнику, но, в большей степени, к самому себе, – Я заверил их, что ваше нахождение там не повлияло бы ни на один параграф договора. Тем более, вы и создали этот договор.

– Молодец, Павел, – слова эти мой друг сопроводил одобрительным кивком головы, – Так договор подписан, как я и говорил?

– Да, вы точно все предвидели.

Разговор был закончен, но Павел стоял в кабинете и чего-то ждал…

– Что-то еще? – спросил Трубецкой.

– Комитет требует вашей личной подписи на договоре, а также оригинал договора до сих пор находится в Репозиторе.

– Не беспокойся, Павел. Я спущусь за договором и буду в переговорной через несколько минут.

Мы вышли из кабинета, повернули по коридору направо, прошли около ста метров по прямой и остановились перед ничем. Без всяких прикрас я сообщаю, что коридор в этом месте заканчивался, точнее, обрывался, и дальше следовало свободное падение в открытое небо. Петр Алексеевич открыл дверцу в стене по правой стороне коридора, в плоском шкафчике висели длинные трубки, подсоединяющиеся к одному бутыльку. Все это устройство своим декором и конструкцией очень напоминало кальян, представьте себе мое удивление, когда мой друг взял одну из этих трубок и подул в нее. В бутыльке образовались какие-то пузырьки белого цвета, которые через секунду окрасились в синий, и на месте того самого ничего начала строится воздушная или, лучше сказать, дымовая лестница глубоко вниз, но куда именно она уходила, не представлялось возможным разглядеть – все закрывали облака.

– Я ожидал опознавания через голос, палец или глаз, – в удивлении пробубнил я.

– Согласись, – бодро говорил Трубецкой, – что подделать воздух из моих легких, воспроизвести микрофлору организма представляет намного более сложную задачу, чем записать мой голос, отрезать мне палец или вытащить глаз.

Трубецкой спустился по этой лестнице вниз и скрылся за облаками, а я остался ждать его около хитроумного устройства. Вернулся он через пятнадцать минут с какой-то папкой в руках, я не осмелился спросить, что в ней, а мой друг не считал нужным мне это пояснять. Мы прошли обратно в кабинет, где Петр Алексеевич сделал пару деловых звонков, снова позвал своего помощника, передал ему папку из того хранилища, и целую гору заданий. Как только дела закончились, он пристально посмотрел на меня, закурил трубку и, вальяжно развалившись в своем кресле, предложил мне задавать вопросы. Я , видимо, молчал чрезвычайно долго, и Трубецкой сам начал рассказывать.

–Итак, мой дорогой друг, ты находишься в Небесной канцелярии. Здесь работает около миллиона ангелов всех уровней, сто тридцать восемь хранителей, здесь хранятся дела всех людей, за которых отвечает мой сектор, а также оригиналы и копии договоров с различными существами и другими секторами на нашей планете.

Я махнул головой в знак понимания и, вспоминая героев Библии, спросил:

–А где же архангелы: Михаил, Уриил, Гавриил, Люцифер…?

–Люцифер больше не с нами, – и голова моего собеседника опустилась в низ, скорбя.

–Я сожалею, – сказал я, вдруг испугавшись, что спросил лишнего.

–Какой же ты наивный, мой зеленый друг! – он потянул воздух из трубки и захохотал, выпуская облачный дым изо рта, – Нет никаких семи архангелов. Мы хранители, стоим в иерархии немного выше ангелов, я председатель совета в этом секторе. Всего председателей семь, в соответствии с количеством секторов. Право председательствовать передается по крови, в свои двадцать пять наследник заступает на пост.

– Чем занимается твой сектор? – робко спросил я.

Петр Алексеевич принял деловитый вид, выпрямил спину и с гордостью отвечал:

– Межвидовыми и межпланетными делами. Земля находится под нашей юрисдикцией. Но чаще всего мы имеем дело с существами, занимающими с людьми одну планету.

– А как же человеческие судьбы? – удивился я.

– О нет, – протянул мой собеседник и махнул рукой,– это слишком мелкие задачи. При всем уважении к человечеству. Этим занимаются ангелы не столь квалифицированные. Мы не занимаемся придумыванием сценариев для ваших жизней, этим вообще никто не занимается.

– А что входит в обязанности ангелов?

– О, – снова воскликнул Трубецкой, – они просто записывают за людьми, балансируют поток знаний, следят за