– Нет, – ответил он, и, повременив, дав повторно оглядеть себя, с вызовом произнес: – У вас, дамочка, хорошо наметан глаз на людей с заброшенных земель. Да, я родом оттуда.

– Так и знала! Сколько тебе лет?

– Смотря для чего.

– Чтобы шляться одному в темное время суток.

– Для комендантского часа еще рановато, а на Кымджонсане его и вовсе нет. Так что имею право дышать здесь с вами одним воздухом.

– Сео Дай, извини, я не это имела в виду. Не хотела тебя обидеть. Эти дурацкие ограничения… Я всегда была против.

– Зачтено. Мне пятнадцать.

– Я думала лет на пять больше.

– Тяжелая жизнь и голод нас быстро старят, если вам знакомо это слово, – склонив голову, печально пробубнил он.

– Мне очень жаль, и не только потому, что вы мало живете, но и за все гонения, за жестокость и несправедливость, – пролепетала она.

– Впервые вижу такое неравнодушие к гомосапам. Отрабатываете какие-нибудь международные гранты?

– Это частная просветительская лекция. Об этом крупными иероглифами на всех буклетах написано. Все это за мой счет! – рассердилась она.

– Я в корейских закорючках не шарю.

– Прости, не подумала. Я тоже ничего в них не смыслю. Брошюры заказала на корейском, надеялась, так им ближе будет. Китайский как-никак второй государственный. А все равно никто не пришел.

– Тут другой подход нужен, а ваши, дамочка, форумы их не проймут.

– Во-первых, мое имя Юмису. А во-вторых, ты из какого бюро советов вылез? Я в гуманитарной миссии таким, как ты, пайки распределяла – я лучше знаю, как мне бороться за ваши права. И твои в том числе.

– Интересное у вас хобби. Что ж, боритесь, – дернул он плечами, – правда, я вас об этом не просил.

– Вот и чудненько!

Не найдя и щепотки учтивости, Юмису молча продефилировала прочь. Она не намерена терпеть унижений. Она уезжает. Прощай, Пусан! Сдавленная в ловушке собственных амбиций и самоуверенности, она наконец-то призналась себе, что потраченные сбережения и душевные силы были напрасны.

Перейдя улицу, она заметила в витрине интересную юбку (на самом деле фасон был отвратителен, но ее привлекли необычные складки, которые идеально смотрелись бы на ее вечернем платье, если его переделать). Остановившись, она пригляделась. В отражении на нее смотрела утомленная бесплодными трудами женщина. Косметичка Shorelline поправит любой изъян. Юмису пошарила в сумочке, но та оказалась полупустой. Пропали духи «Морской поцелуй», генетические пилюли для быстрого наращивания ногтей, пигментальная микстура «Бронзовый восход», золотой браслет с сапфирами (память о бывшем), пищевой батончик и кое-что по мелочи. Воришка не тронул салфетки, крем и смятые брошюры.

– Паршивец! – выругалась она. – Меня еще и обокрали. Так тебе и надо, дура! – оскорбила она своего блеклого двойника.

Вернувшись в отель, она покидала в чемодан дизайнерские блузы и мини-юбки. Дрим-сталкер14 затолкала в боковое отделение, было не до сна.

Устроившись на подоконнике, она наблюдала за ползущими каплями дождя и спешащими в ночную смену шляпками зонтиков. Ранним утром шестого апреля за ней пришло такси, вынырнувшее из подземного туннеля перед входом в отель.

Покинув номер, она услышала журчание и плеск. После каждого постояльца комната обновлялась. Вещи и облицовка таяли, превращаясь в исходную жидкость, которая стекала в специальный сборник, чтобы быть использованной вновь для создания новых интерьеров.

– Десять дней. Милая моя, всего за десять дней ты спустила в унитаз свои мечты, – поглумилась она над собственным невезением.

В зале ожидания она скучала, разглядывая разносортных пассажиров. Ей хотелось, чтобы кто-нибудь заговорил с ней. Неважно о чем, просто подошел бы и поговорил.

Она сидела в одиночестве, чувствуя себя последним изгоем. Фантазия навязала ей роль героини, потерпевшей катастрофу в личной жизни. Она воображала, как какой-нибудь альфа-самец, сраженный фееричной сексапильностью отчаявшейся красотки, растолкает толпу и бросится к ней, чтобы унять и пожалеть. Он нашел бы правильные слова, уговорил бы стерпеть удары судьбы и продолжить борьбу. А затем он жалел бы ее прямо в кабинке туалета. Хотя нет, уборная космопорта – это пошло и дешево. Он разгонял бы ее печали в президентском номере «Карлтона» или «Плазы Кэпитал», или в шикарном «Вингсингтон Рояль». Жаль, в реальной жизни такого не случится.

Она провожала взглядом суетившихся пассажиров, отвлекая себя от назойливых вульгарных мыслей. Что скажет она, когда вернется в Куала-Лумпур? С позором признает поражение и попросится обратно в «Сапиенс Райтс Вотч»15? Она обозвала бывших коллег лентяями, тихонями, бестолковыми чинушами, проедающими на совещаниях собранные средства. Они сидели в столичных офисах и иногда выбирались со спонсорами в образцово-показательные лагеря, и на все ее предложения развернуть благотворительную деятельность в заброшенных землях – она даже предлагала свою кандидатуру в качестве регионального учредителя! – они отвечали, мол, для начала необходима законодательная база. А в один далеко не прекрасный день они повысили какую-то жалкую выскочку, не проработавшую и месяца, до советника по развитию, и на первом же совещании та озвучила идеи, с которыми носилась Юмису, как свои собственные. Не выдержав такого унижения, Юмису крикнула в их жующие рты, в их вытянувшиеся физиономии «Я увольняюсь!». Вечно заспанная начальница поинтересовалась: «Юмису, куда ты поедешь?» – и получила мгновенный ответ: «В Корею». На карте, случайным образом выведенной на стену, эта территория была отмечена красным как потенциально сложная зона для развития. Когда новоиспеченная советница спросила, чем та займется, Юмису пренебрежительно отозвалась: «Я открою собственную гуманитарную миссию и добьюсь за месяц больше, чем вы сделали здесь за десять лет! Следите за новостями!» Она ушла, чтобы действовать, а не обивать пороги учреждений, защищая бюджет и клянча у спонсоров дополнительные деньги. Оглядываясь в прошлое, Юмису нехотя признала, что «Сапиенс Райтс Вотч», так или иначе, достигла кое-каких успехов. Общество перестало относиться к гомо сапиенс резко негативно, были сняты запреты на посещение публичных мест.

Но бывший работодатель – это полбеды. Извиниться за сказанное и пустить слезу раскаяния будет стоит не дороже потекшей туши (да, в Корее и такая еще продается!). О ее капитуляции узнает Каони, с которым они расстались два года семь месяцев и четыре дня назад! Тот самый, что оскорбил ее, назвав геронтонеткой. Перед отъездом она сообщила ему – хотя зарекалась никогда с ним не общаться – о «крестовом походе» в Корейскую Корпоративную Республику. Она титуловала себя борцом, несущим ценности гуманизма в широкие массы, назвалась ангелом добра, короновалась царицей милосердия. Столько наговорила, что теперь, сидя в космопорте в пораженческом настроении, стыд выжигал ее изнутри.