Наконец существо плюхнулось на площадь животом-холодцом, иего зловонная пасть оказалась метрах в пяти от Эгора. Руки-щупальца ожили,зашевелились и подобно жевательной резинке стали вытягиваться к юноше.Казалось, они тянутся целую вечность. Мучкисто-белые, словно пролежавшие парулет под водой, отвратительно холодные черве-пальцы обхватили щуплое тело,подняли и медленно и неотвратимо понесли к пасти, слюна из которой хлынуларучьем. «И зачем этому гаду слюна, если тут пищеварение отсутствует», — подумалнесчастный и обреченно посмотрел вверх, где над громадой доисторическогопанциря снова сияло беззаботное солнце. И тут, озаренный его светом, Эгорпришел в себя. Он вдруг осознал, что больше никогда не увидит солнца и ужеточно никогда не встретится с Кити, сгинув навсегда в толстом брюхе этойогромной вши. Умереть второй раз за день — это уже слишком. Эгор взревел отстоль вопиющей несправедливости, и его рев превратился в огненный шар ярости,который влетел в пасть насекомуса. Пасть удивленно захлопнулась, руки-щупальцаподняли эмо-боя к красным фасеточным глазам-светофорам, и в эту же секундураздался взрыв. Это ярость Эгора взорвалась в брюхе незадачливого монстра.Мягкий живот с ножками с резким неприличным звуком разлетелся мелкими ошметкамипо всей площади. Хитиновый панцирь лопнул вдоль. А страшную голову, с руками,продолжавшими сжимать Эгора, отбросило к центру площади, прямо к памятнику.Глаза-плошки медленно потухли, волосы-змеи поникли и замерли. Руки-щупальца медленно,почти бережно опустили Эгора на землю. Пальцы разжались, юноша выбрался из нихи огляделся. Вокруг валялись куски волосатого белого пуза. Клоуна нигде ненаблюдалось. Эгор наконец понял, что с ним только что чуть не произошло, и егосимволически вытошнило пустотой. Как только его перестало выворачиватьнаизнанку, он подбежал к остывшей голове чудовища и стал пинать ее в потухшиеглаза, стараясь выместить всю злобу, накопившуюся за эти страшные сутки.

От этого приятного занятия его оторвал гигантский белый заяцнеобычных пропорций, который перешагнул на площадь через дом и начал методично,словно заведенный, поедать останки взорванного насекомого. Зайцу от егошутника-создателя досталось огромное массивное тело с тяжелой задницей ималенькая безобразная голова с пуговицами налитых кровью глаз альбиноса и скрасной непомерно большой пастью, усыпанной пирамидальными зубами. В спине еготорчал огромный металлический ключ.

«Час от часу не легче», — подумал Эгор и начал пятиться запамятник, надеясь, что плотоядный заводной грызун его не заметит. Заяц былнастолько нелеп, смешон и страшен одновременно, что Эгор не смог сдержатьистерического смеха. Он заткнул кулаком рот и, не отрывая глаз от белогообжоры, обогнул широкий черный куб постамента. Лишь тогда он расслабился и,хотя и беззвучно, просмеялся. Правда, хохотал Эгор недолго, так как в полезрения его глаза попал сам памятник. Наверху стоял он сам собственной персоной,точно такой, каким он себя увидел сегодня утром в зеркале Тик-Така, только разв десять больше и антрацитово-черный, словно отлитый из ночи. В правой,вытянутой вперед руке статуя держала человеческое сердце, ярко-розовое, а подлучами солнца так и вовсе красное.

«Данко хренов», — подумал озадаченный Эгор, но понять, чточувствует, не успел, потому что через памятник бесшумно перескочил хищный заяц.Монстр в мгновение ока развернулся к Эгору, наклонился и схватил его цепкимикогтистыми лапами.

«Опять двадцать пять», — только и успел подумать Эгор,оказавшись перед бледно-розовым, забавно втягивающим воздух сердечкообразнымзаячьим носом. Нос зайца оказался как раз размером с Эгора. Юноша скосил глазана заячью пасть и с облегчением увидел, что она закрыта и даже брезгливокривится.

«Похоже, я тебе не нравлюсь», — подумал Эгор и понял, чтоуже ничего не боится. Победа над гиперклоном отняла у него способность бояться,он словно истратил весь свой страх. «Трем смертям не бывать, а одной неминовать. Тем более что я и так уже мертв». Эгор попытался подергаться. Заяцнервно затряс лапками, сцепил когти, которые, как решетка, закрыли Эгора отмира, а потом крепко прижал юношу к лохматой белой груди. В рот Эмо-боюнабилась густая, белая, синтетическая на вкус шерсть, когти прижимали его всесильней и сильней. «Не хочет зайка меня живьем есть, брезгует трупоед», —подумал Эгор, задыхаясь. Быть задушенным на волосатой груди гигантскогоигрушечного зайца — более нелепую смерть и вообразить трудно. Эгор вдруграссмеялся сквозь снова подступившие слезы, и его смех превратился вдикобразов, которые стали злобно и настойчиво колоть зайца своими иглами,запутываясь в шерсти. Поскольку в этот раз Эгор смеялся над собой, то удикобразов на умильных мордах вместо носов росли острые клювы пересмешников,которыми они долбили заячью грудь. Не выдержав смеховой атаки, зверюга ослабилахватку и, держа Эгора в одной лапе, второй стала стряхивать с груди своихдальних колючих родственников. «Смехом против меха — надо запомнить», — подумалвполне освоившийся с сюрреалистической ситуацией и даже получавший от нееудовольствие Эгор. Он уже знал, что сделает дальше, и когда заяц справился сдикобразами и распахнул зубастую пасть, в нее уже летел огненный шар ярости изглаза Эмобоя, подсвеченный и подгоняемый ненавистью и презрением. Голова зайцаразлетелась бело-красным фейерверком по площади, которая окончательно сталапохожа на поле боя. В этот раз Эгору не повезло. Массивная туша зайца рухнула ипогребла его под собой. От удара о площадную брусчатку он потерял сознание ипогрузился в угольную трясину темноты под тоннами белоснежного меха.

Тьма сменилась ярко-красным пятном. Эгор попыталсясфокусировать взгляд, пятно отдалилось, и он увидел перед собой смеющуюся физиюклоуна.

— Пора вставать, герой, нас ждут великие дела! Эгорпоморщился:

— Какое отвратительное дежавю. Я опять умер и очнулся вэмо-сортире. Все поехало по новой? День сурка продолжается?

— О да, ты бодрее всех Боратов, брат. Нет, ты не умер,мертвые не умирают. Ха-ха. Ты просто отключился ненадолго. Все, конечно, моглобыть хуже. Ты мог бы исчезнуть отсюда, и куда бы занесла тебя сансара, я незнаю. Стал бы какой-нибудь устрицей или кактусом. Но я тебя спас. Вытащилиз-под этой исполинской туши, хоть это было совсем и непросто. Ну а как иначе?Мы ведь друзья-товарищи. Сам погибай, а товарища вырубай!

— Что-то я не почувствовал твоего дружеского плеча, когдаменя пытались сожрать эти бешеные твари.

— Извини, я не герой, я — клоун. Каждому свое занятие. Ты счудовищами воюешь, а я тебя потом веселю. Но надо сказать, это выглядело круто!Эмобой насмерть! Я ни за что не поверил бы, если бы не увидел своими глазами.Ты хоть знаешь, кого ты победил?

— Гигантского чесоточного зудня и игрушечного зайца,разъевшегося трупами?

— Не совсем. Это воплощенные Страх и Злость, одни из самыхсильных и опасных бестий во всех мирах.