Ипполит также сообщает, что учение секты излагалось в двух книгах. Одна из этих книг называлась "Книгой длинных летних теней", а другая — "Книгой коротких зимних теней". К этим книгам запрещалось прикасаться руками, и читать их следовало, переворачивая страницы языком.[11]Кто и когда написал эти книги — неизвестно, но сами "ловцы теней" верили, что их продиктовала тень Симона Мага.[12]

Как известно, крайне индивидуалистический характер гностицизма не позволил ему, в отличие от христианства и неоплатонизма, оформиться в сколь либо цельное и широкое религиозно-философское течение, и к V в. нашей эры гностические секты практически исчезают.

Несколько иначе обстояло дело с обществом "ловцов теней". Упоминание о "культе тени" и "ловцах теней" уже безо всякой связи с гностицизмом встречается как у средневековых авторов, так и в комментаторской литературе Нового времени. Вот некоторые сведения о "ловцах теней", которые мне удалось обнаружить:

Клемент Александрийский в «Stromata» уделяет "ловцам теней" всего одно предложение: "Члены этой [поклоняющейся] теням секты узнают друг друга по особой татуировке, нанесенной на язык".[13]

Ритор Арнобий в сочинении "Adversus nations libri" пишет: "Слышал я, что некоторые толкователи мифов и аллегорий говорят: "Есть вещи, которые отбрасывают тени, и есть тени, которые отбрасывают вещи". Знатоки считают, будто бы слова эти имеют отношение к учению "ловцов теней". Как бы там ни было, это двусмысленное высказывание нельзя считать свободным от иносказаний (reclusis esse obtentionibus)".[14]

Упоминание о тенях, которые отбрасывают вещи, встречается и у Исидора Севильского — духовного наставника и старшего друга вестготского короля Сисебута (612–612). В трактате "О природе вещей" ("De natura rerum") Исидор пишет: "Изучение природы некоторых вещей не следует оставлять суеверному суждению, если можно рассмотреть их с помощью здравого и трезвого разума. И если древние мужи говорили, что не только вещи отбрасывают тени, но и некоторые тени обладают способностью отбрасывать вещи, то суждения эти для выяснения их истинности следует подвергнуть всестороннему рассмотрению. Ибо известно, что не всем в этом мире светит одно и то же солнце".[15]Высказывание Севильца о солнце можно было бы понимать как своеобразную фигуру речи, если бы не сообщение Андреа Палладио, непосредственно касающееся "ловцов теней" и их священных книг. В доме своего друга Даниэле Барбаро Палладио встречается с неким кавалером Лионе — путешественником, только что вернувшимся из "земель германских". Палладио пишет:

"Этот странный человек рассказывал о тайном сообществе, члены которого занимаются тем, что ловят тени. Он рассказал, что у ловцов теней есть свои книги, написанные на греческом. Он сам якобы видел одну такую книгу в библиотеке бенедиктинского монастыря в Тегернзее. Была она переплетена в человеческую кожу и не отбрасывала тени, когда подносили к ней горящую свечу. Он рассказывал, что в тени праведников книга эта начинает говорить разными голосами на языках, человеческому разумению недоступных. В своем рассказе он привел также несколько высказываний из этой книги, показавшихся мне весьма любопытными. Так, по его словам, в ней говорилось о том, что солнце нашего мира дает свет, но есть и другое, незримое «черное» солнце,[16]которое свет забирает, и что, когда дают свет — появляются тени, а когда свет забирают — появляются вещи. Еще он рассказывал, что для ловли теней используют мелкий речной песок, серебряные ложки и особым образом настроенный свисток".[17]

Об одном интересном случае, имеющем, как мне кажется, отношение к исследуемой теме, рассказывает в своих "Путешествиях на Восток" Жерар де Нерваль:[18]"Чиновник предложил показать мне город. Череда великолепных домов на берегу Нила, которыми мы любовались, оказалась не чем иным, как театральной декорацией; остальные же улицы выглядели пыльными и унылыми; казалось, даже стены пропитаны лихорадкой и чумой. Янычар шел впереди, расталкивая жалкую толпу в синих лохмотьях. Из достопримечательностей я увидел лишь бродячего факира, сидящего у стены старой церкви, выстроенной в византийском стиле. На плече у факира сидело довольно редкое для этих мест животное — большой рыжий кот. Факир развлекал толпу тем, что разбивал кувшины, ударяя алкой по тени, которую они отбрасывали. На мою просьбу объяснить этот фокус, чиновник только махнул рукой и пробурчал что-то вроде: "Саад ал-азди".[19]