Среди малых конунгов имелись еще и морские конунги. Это выходцы из знатных родов, которые не имели земельных владений, но обладали кораблями и распоряжались отрядом мореплавателей, – попросту говоря, изгои общества. Они являлись самыми опасными, ибо у них была военная сила и не было ресурсов, зато были возможность и умение где-либо эти ресурсы добыть. Походы морских конунгов в Скандинавии зафиксированы уже в 521 году, то есть в начале – первой половине VI века это уже были настоящие, полноценные викингские походы в пределах Балтийского моря.

Необходимо упомянуть еще об одной составляющей вооруженных сил викингов. Существовали целые ватаги людей, называемых берсерками (берсеркерами)[17]: они представляли собой совсем маргинализированную часть общества. Естественно, они принимали активное участие в деяниях эпохи викингов, составляли некий мобилизационный ресурс наиболее активных и, как бы мы сейчас сказали, «отмороженных» людей, всегда готовых на какое-нибудь в высшей степени ужасное преступление. Однако они не являлись самостоятельной силой, так как не имели серьезной базы: из-за своей маргинальности они были враждебны в первую очередь местному населению и, соответственно, не могли рассчитывать на его помощь и понимание. (Если смотреть шире, в любом обществе маргинал остается маргиналом, он не может быть в нем системообразующим элементом.) Впрочем, их услугами охотно пользовались – об этом, в частности, свидетельствует та же «Германия» Тацита. В ней содержатся весьма подробные описания жизни берсерков: дескать, бывают целые сообщества таких людей (или же они могут быть одиночками), которые обитают в лесу, и местные жители считают, что лучше снабжать их продовольствием и необходимыми вещами, просто чтобы они не появлялись в деревне. Получается, даже германцы были уверены, что связываться с такими себе дороже, хотя, с точки зрения древнего римлянина, любой германец и сам-то был готовый бандит, совершенный негодяй и «отморозок»! Значит, берсерки были настоящими «отморозками среди отморозков», раз уж население безропотно носило им своего рода дань, только чтобы избежать встречи с ними. Зато, если уж начиналась война, таких людей было очень удобно привлекать к активным действиям: их там, конечно, довольно быстро убивали, что всем и требовалось.

Практически всю известную нам информацию на эту тему собрал в своем труде блестящий итальянский медиевист Франко Кардини: в книге «Истоки средневекового рыцарства» он посвятил целый раздел измененным состояниям психики. Теперь ни для кого не секрет, что многие народы мира на разных континентах использовали в своих шаманских ритуалах и практиках доступные психотропные средства. В наших северных широтах популярностью пользовались, в частности, разнообразные грибы – мухоморы, поганки и прочая подобная растительность. Есть мнение, что они особенно эффективны в виде настоя[18].

Правда, нужно различать задачи шаманского ритуала и боевой операции. Для взаимодействия с миром духов, основанного на непродолжительном погружении в транс, шаманы, конечно, могли использовать подобные вещи – и, более того, наверняка использовали. Однако принимать наркотики перед боем крайне неразумно, потому что таким способом можно заработать себе скорее мощнейший позыв к немедленному очищению организма от сомнительного содержимого, а не какую-то особую боевую ярость. Впрочем, есть одна тонкость: люди, входящие в подобный транс (этакие воины-шаманы), вполне могли перед боем просто понюхать или чисто символически взять на язык нужный состав – и этого им хватало для того, чтобы вспомнить исступленное состояние, в котором они обычно общались с богами.

Не забудем, что тогдашние люди были от рождения запредельно религиозными и их сознание, мягко скажем, отличалось от нашего. По этому поводу весьма полезно прочитать книгу Люсьена Леви-Брюля «Первобытное мышление» («Первобытный менталитет»)[19]: в ней содержатся исчерпывающие сведения. Допустим, человек, пребывая в совершенно здравом уме и твердой памяти, мог выступить с предложением в грядущем сражении зарубить как можно больше людей и самому пойти в бой без доспехов, чтобы его там точно убили и он гарантированно попал к Одину. Никакие современные возражения, основанные на логике, на него не подействовали бы: для человека того времени подобная идея была вполне естественной и даже могла получить одобрение окружающих, которые воспринимали ее абсолютно серьезно. Понятное дело, что настолько мотивированные люди представляли чудовищную угрозу в бою – просто потому, что ничего не боялись. Да, такого человека можно убить, но перед этим он успеет натворить невообразимых дел, ведь для себя он уже умер, он уже на том свете.

У нас сейчас нет людей с таким сознанием, какое тогда было обычным делом. Только представим себе: если человек находится в полной уверенности, что он общается с богами и получает от них реальную помощь, – это же самогипноз страшнейшей силы. К примеру, если бы современные боксеры умели, подобно древним берсеркам, общаться с богами, то им достаточно было бы где-нибудь раз в месяц выполнить некий шаманский ритуал, укуриться, упиться и впасть в транс – а уже потом, перед матчем, чисто для поднятия духа принять минимальную дозу привычного вещества… чтобы наворотить такого, что уму непостижимо. Другое дело, что боксер – это всего лишь выступающий на публике спортсмен, мотивированный, как правило, только деньгами, стремящийся заработать чемпионское звание, чтобы потом с полным правом, опять же за деньги, сниматься в рекламе; а человек эпохи викингов имел совсем другую мотивацию и шел на бой с единственной целью – умереть. Ему не нужна была какая-то личная победа, он знать не знал ни о каких призах и не нуждался в них: для него существовал только один приз – попасть в Вальгаллу (специальный чертог мертвых), и для этого годились любые средства.

Вернемся к главным действующим лицам первой половины эпохи викингов – дружинам малых конунгов, куда набирались (как правило, по возможности и по желанию) умельцы из местного населения. Здесь, раз уж мы заговорили о тонкостях мобилизационного процесса, необходимо отметить следующее: подавляющее большинство населения Скандинавии не принимало непосредственного участия в военных подвигах эпохи викингов. Это не должно нас удивлять, ведь мы помним из предыдущей главы, что понятие «викинг» даже для самих скандинавов означало занятие в некотором роде маргинальное, не особо приветствуемое – и чем дальше, тем больше. Думается, будет позволительно сравнить викингов с нашими «братками» из 1990-х годов: в настроениях общества по отношению к ним присутствовали и романтический флер («блатная романтика»), и откровенное осуждение – в разное время в разных пропорциях. К XII–XIII векам само слово «викинг» из языка не ушло, но заметно «усохло» в значении: теперь оно обозначало разбойника с большой дороги, лихого человека. Вероятно, с течением времени и благодаря позднейшим культурным напластованиям оно практически стало синонимом термина «берсерк» в том смысле, в каком его понимали в классическую эпоху викингов: тогда берсерком называли не удивительно яростного героя, способного в ходе битвы превращаться в медведя или волка, – а бандита-маргинала. Впрочем, не исключено, что понятие «берсерк» постигла та же участь, что и понятие «викинг», просто несколькими веками ранее. Видимо, во времена все того же Тацита берсерками действительно назывались оборотни, но постепенно первоначальный смысл изменился.