«Мутно смертному проснувшись / Жизнь прошла, не оглянувшись», – всплыл в памяти давнишний стишок.

«Ты, когда бухал, знал, что этим закончится? Знал. Этим и закончилось. Welcome, друг. Ты достиг цели».

Рома оживился. Ему даже понравилась мысль, что он сейчас умрет.

«Что бы ты хотел перед смертью? Девчонку красивую? И что? В море искупаться? Да ну. Музыку послушать? Моцарта? Да я обслушался этого Моцарта. Ничего нового он уже не напишет. Покурить? Бросил. Выпить? Выпил уже все что можно. Только на улицу хочу. Встать с кровати и выйти отсюда. Больше ничего не надо. Хоть в морг, но на своих ногах».

Вскоре эта мысль о смерти ему разонравилась. Снова захотелось домой. Надо было помолится Богу. Рома прочитал про себя «Отче Наш», но как-то без выражения. Он вспомнил еще пару молитв, но слова не ложились на душу. «Господи, дай мне еще пожить немного, – Рома перешел на формат беседы. – Наверное, в этом нет смысла и если мне надо умереть, то что ж теперь, но дай мне еще пожить. Другой жизни попробовать. Без алкоголя, без бредовых идей. Просто семья и все. Машину куплю. На права сдам. Будем ездить на природу, жарить идиотские шашлыки, рыбу ловить. Купим с Лизой удочки, и понеслись крючки-червячки. В церковь начну ходить, подружимся там с кем-нибудь. Есть же другая жизнь. Дай мне ее попробовать. Хоть немного».

Рома представил себя на берегу речки. Большая компания. Дети играют и среди них Лиза. Стол с едой. Вера счастливая смеется. Стаканчики. А что в стаканчиках? Нет, не водка, не угадал. В стаканчиках – вино. Вино? Конечно же, сок. Или минеральная вода. Или кефир. Или бифидок. Выбирай, что хочешь. Ассортимент грандиозный. А что же с вином? Вино только по праздникам. Но сегодня-то праздник, так что доставай бутылку. Дайте-ка разолью. А я не буду, спасибо. Я за рулем… Господи, дай пожить еще немного. А то как-то недоделано все. Чай недопит и рыба недопоймана…

Рома увлекся представлением новой жизни, в которой он – непьющий работяга и все вокруг него счастливы. Умирать совсем расхотелось.

Тем временем вокруг соседнего больного, Горца, происходили события. После долгой подготовки его увезли на операцию. Несколько часов соседнее место пустовало. Горца привезли назад, когда за окном сгущались сумерки. Елена Сергеевна расстроенно ходила по палате, названивая другим врачам. Из разговора Рома понял, что операция прошла неудачно и что если ничего не предпринимать, то Горец умрет. Нужна была срочно еще одна операция. Елена Сергеевна обсуждала по телефону, что можно сделать. Пришел хирург. Они стали обсуждать вместе. Горцу поменяли раствор в капельнице, сделали несколько инъекций. «Георгий, Георгий, вы меня слышите?», – время от времени громко говорила больному Елена Сергеевна, склоняясь над его лицом. «Если слышите кивните головой». Георгий ее не слышал. Елена Сергеевна и хирург стали обсуждать, как правильно резать больного, что бы он не умер. Они постоянно звонили разным людям и консультировались. Горец был непростым человеком. Он был от самого Зайцева (кто такой Зайцев Рома не понятия не имел). Елена Сергеевна попала в сложную ситуацию. С одной стороны – если ничего не делать, то больной умрет и с нее спросят, почему она ничего не предприняла, но если он умрет во время операции, то она подставится еще сильней. Поэтому операция нужна была максимально политкорректная. И прежде, чем к ней приступать нужно было заручится поддержкой свыше. Времени не было, а до нужных людей было не дозвонится. Пришла еще пара врачей. Наконец, решение было принято и Горца опять увезли.

Была уже ночь. Рома задремал. Он проснулся, когда Горца ввозили в палату. Его быстро подсоединили к аппаратам, надели на лицо кислородную маску. Похоже операция снова была неудачной.

– Было же 40, теперь 30, – расстроено сказала Елена Сергеевна хирургу, смотря на монитор одного из приборов. – Смотри, падает, уже 20… 15.

Елена Сергеевна закрыла руками лицо.

– Давай попробуем разряд. Включай дефибриллятор, – вдруг вскинулась она.

– Бесполезно, – возразил хирург.

Елена Сергеевна, не отвечая, размотала провода, воткнула прибор в розетку и положила два электрода больному на лохматую грудь.

– Разряд, – решительно сказала она. Хирург на что-то нажал и раздался хлопок. Тело Горца даже не дернулось, словно это был мешком с мукой.

– Ещё, – крикнула главврач. Раздался еще один хлопок. Запахло паленным.

– Подожди. Смотри, – сказал хирург, показывая на монитор.

– Пять. Три. Всё, – сказала вслух Елена Сергеевна и бросила электроды на железный поднос. На ее глазах блеснули слезы.

– Ты что? Все же нормально сделали. Недокопаются, – сказал хирург, приобняв главврача.

– Жалко его, – сказала она, кивнув на Горца. – Надо позвонить Давыдычу. Каким числом будем оформлять?

– Сегодняшним надо бы. Сейчас без 20 двенадцать. Успеем.

– Ты в морг позвони. Пускай быстрей забирают. Он хорошо выглядит. Претензий не должно быть. Родственникам завтра сообщим, часов в 10.

– Хорошо, пошли.

Елена Сергеевна и хирург вышли из палаты. Рома завороженно смотрел на Горца. Он первый раз видел смерть так близко. Зрелище впечатляло. Силуэт умирающего черной горой возвышался на фоне окна. Тут громко стукнуло сердце Горца, может быть в последний раз. Стукнуло громко, потому что больной был подсоединен к аппарату, который усиливал звук. Что-то противно запищало. Тут же заиграла скрипка, а после длинной паузы, с другого угла палаты, музыкальную фразу закончила флейта. Снова повисла тишина. Только Рома решил, что всё, Горец умер, как его сердце стукнуло еще раз. Снова запищал аппарат, заиграла скрипка и флейта.

Рома не сводил глаз с Горца всерьез рассчитывая увидеть, как из него вылетает душа. Но сердце стукнуло еще раз, потом еще. Вдруг Роме пришла в голову идея помолится за умирающего, пока он здесь. Рома стал вспоминать нужные слова. «Господи, упокой душу, раба твоего… вот этого. Прости ему грехи и возьми к себе», – повторил Рома несколько раз и закрыл глаза. Зажмурившись он тут же увидел умирающего. Улыбка у него была до ушей. Волосы поднимались вверх, как водоросли. Горец что-то говорил, но из рта выплывали пузыри и летели вверх. Рома понял, что Горец под водой. Сверху слепил яркий свет. Вода была бурой, будто с кровью. Грянула музыка и Горец стал танцевать. Танцевал он, конечно же, лезгинку. Горец был счастлив. «Сколько лет он маялся по больницам, а теперь свободен», – подумал Рома и обрадовался за него.

Тут запел хор. Хор пел по-русски, очень лихо. Это были казаки. «Эх, мать, командир, ждет тебя дорога. Эх, мать, командир, узнаешь много нового», – чеканя ритм, выводил хор. Дальше были другие слова, не всегда понятные, не всегда складные, но очень бодрые. Горец продолжал танцевать.

Потом хор запел: «так что удивишься, очень удивишься». Перед Ромой стали мелькать обрывки изображений, словно плотно смонтированное кино. Рома понял, что перед ним проносится вся жизнь умирающего. Вот он в офицерской форме с погонами, вот с ним маленькая девочка – дочка, наверное, вот он прячется где-то в шкафу, вот он на горном пастбище ловит овец, вот искаженное от боли лицо какого-то носатого мужчины. «Ты его убил, гэбист чёртов» – кричит кто-то. Потом чьи-то руки стали копошиться в мешке. В мешке было полно ножей и кинжалов. Казачий хор стал петь истеричней: «иди сюда, иди сюда и ждет тебя награда. НагрАда-наградА.»