Примитивная, физическая, функциональная модель рассвета жизни, активного периода до возраста сорока-пятидесяти лет, изжила себя. Но впереди нас ждет полдень жизни, который вовсе не обязательно проводить в лихорадочном ритме рассвета. Можно наконец посвятить себя той интеллектуальной, культурной и духовной деятельности, которой мы постоянно пренебрегали в разгар жизненной гонки. Мы с нашим неимоверным упором на молодость, движение и материальный успех, безусловно, склонны недооценивать этот период жизни и даже притворяться, что он никогда не наступит. Мы пытаемся остановить время, продлить рассвет жизни, обманывая и истощая себя неестественными усилиями. Конечно, ничего у нас из этого не выходит. Мы не можем соперничать со своими сыновьями и дочерями. Каково же это — бороться в надежде поспеть за этими сверхактивными и почти умудренными опытом взрослыми детьми! В этих не дающих перевести дыхание попытках мы часто упускаем цветение, которое ждет нас в полдень жизни.

Неужели зрелый возраст нельзя считать своего рода периодом второго цветения, роста, даже своего рода второй молодости? На самом деле общество в целом не допускает такой интерпретации второй половины жизни. Поэтому этот период зачастую истолковывается нами крайне неверно. Многие никогда не поднимаются выше своего положения в сорок-пятьдесят лет. Знаки — предвестники развития, которые, на мой взгляд, так напоминают период юношества: недовольство, беспокойство, сомнение, отчаяние, стремление — ошибочно интерпретируются как признаки увядания. В молодости эти знаки редко истолковываются неверно. Совсем наоборот, они воспринимаются как должное, как тяготы периода роста. С ними считаются, им следуют. Да, мы пугаемся. И это естественно. А кто не боится открытого пространства, захватывающего дух пространства за открытой дверью? Но, невзирая на страх, мы идем через следующую комнату.

В зрелом возрасте из-за неправильного предположения о том, что это период упадка, мы парадоксальным образом интерпретируем эти знаки как знаки приближающейся смерти. Вместо того чтобы встретиться с ними лицом к лицу, мы бежим от них, впадая в депрессии, нервные срывы, алкогольную зависимость, любовные связи или бездумную, бесполезную сверхзагруженность работой. Мы делаем все, лишь бы не сталкиваться с ними лицом к лицу. Все, лишь бы не оставаться на месте и учиться чему-то. Мы пытаемся излечиться от признаков возраста, изгнать их, словно демонов. А ведь в действительности они могли бы стать нашими ангелами-благовестниками.

Ангелами-благовестниками чего? Нового жизненного периода, в котором, отказавшись от физической борьбы, от земных амбиций, от материальных накоплений активного периода жизни, мы можем полностью реализовать свою обделенную вниманием сущность. Мы свободны развивать свои разум, сердце и таланты, в конце концов, мы свободны для духовного развития, мы свободны от сдерживающей нас ракушки морского гребешка. Какой бы красивой она ни была, она всего лишь замкнутый мир, в котором каждому из нас должно стать тесно. И это время сможет настать только тогда, когда нам станет тесно даже в устричной ракушке, какой бы комфортной и привычной она ни была.

В прибрежном мире немало редких созданий. Например, аргонавт («бумажный кораблик») — моллюск, который своим телом и вовсе не крепится к раковине. По сути, раковина аргонавта — это колыбель для потомства, которую самка-мать держит, выплывая на поверхность, где откладывает яйца и откуда детенышей потом относит в море. Самка покидает свою раковину и начинает новую жизнь. Такой образ аргонавта, чье временное жилище до этого я видела только как редкий экземпляр тематических коллекций, приводит меня в восхищение. Практически прозрачная, с изысканным барельефом эллинской колонны, эта белая с оттенком нарцисса раковина легка, словно перышко, словно античная лодка, готовая отправиться в плавание по неизведанным морям. Названа так она была в честь легендарных кораблей Ясона, который отправился на поиски золотого руна[21]. Находившие такие раковины моряки считали это знаком ясной погоды и попутного ветра.

Красивая раковина, красивый образ… Они искушают порассуждать. Это символ еще одной стадии отношений? Возможно, мы, аргонавты средних лет, которым стало тесно в устричной раковине, жаждем свободы наутилуса, который покинул свою раковину и отправился в открытое море? Но что даст нам открытое море? Нам не верится, что во второй половине жизни нас ждут «ясная погода и попутный ветер». Какое оно, золотое руно нашего поколения?

Говоря об аргонавте, можно признать, что мы уже вышли за пределы обычного набора ракушек. Морской гребешок, устричная ракушка — это общеизвестные знания, доступные большинству из нас. Мы принимаем их во внимание, они — часть нашей повседневной жизни и жизней окружающих нас людей. Но на этом редком и изящном судне мы покидаем изведанные берега доказанных фактов и знаний. Мы отправляемся в путешествие по морям воображения, которых нет ни на одной карте.

Означает ли это золотое руно своего рода новые возможности для развития? И будет ли в этой свободе возможностей место для отношений? На мой взгляд, именно после устричной раковины нам открывается возможность для лучших отношений: таких же ничем не ограниченных и взаимных, какими бывают отношения на их заре, и уже не столь функциональных и зависимых, как в следующий период, — отношений двух самодостаточных личностей. Заимствуя определение шотландского философа Макмарри[22], это будут «абсолютно личные отношения», то есть «такой тип отношений, в которые человек вступает как личность, пребывающая в гармонии с собой. Личные отношения не имеют скрытых мотивов. Они не основываются на особых интересах. Они не служат какой-то цели. Их ценность полностью заключается в них самих и по этой же причине перевешивает все остальные ценности. И все потому, что такие отношения — это отношения людей-личностей». Еще пятьдесят лет назад пророческую идею о таких отношениях между «людьми-личностями» высказывал немецкий поэт Рильке. Он предвидел колоссальное изменение характера отношений между мужчиной и женщиной. Он надеялся, что в будущем они больше не будут строиться по традиционной модели подчинения и доминирования или обладания и соперничества. Он описал состояние, в котором у партнеров будет пространство и свобода для развития, в котором каждый из партнеров станет своего рода избавлением для другого. «Иметь отношения, — говорит он, — значит быть человеком по отношению друг к другу… И эта более человечная любовь (любовь, которая самореализуется, бесконечно заботливая и нежная, добродетельная и чистая) — нечто такое, что избирает нас и призывает к великому. Любовь заключается в том, что два одиночества защищают, поддерживают и радуют друг друга».

Но эти новые отношения между людьми-личностями, эта более человечная любовь, эта идея о двух одиночествах не приходит просто так. Такие отношения растут медленно, словно растение с глубокими корнями. Вероятно, им должны предшествовать долгая история развития и человеческой цивилизации, и индивидуальности в жизни каждого человека. Этот этап жизни, как мне всегда казалось, не даруется нам и не приходит по чистой случайности. Он часть процесса развития, достижение, которое становится возможным после определенных важных шагов в развитии каждого партнера.