Слободской, Вятка, Малмыж, Котельнич, Елабуга, Сарапул… Подальше — уже Нижний, Москва, Киев. Совсем далеко — Париж, Берлин. Ну, разные. Какие знают. Затем, совсем как большие, уговариваются, каким хватом в какой город ездить будут, кидать значит. Скажем — в Глазов… — Павел Павлович на секунду задумался. — Держим нож за рукоятку, как термометр, когда его встряхиваешь, и без оборота втыкаем в землю. Вот ты в Глазов и съездил. Дальше — пусть Слободской будет. Тут уже другой хват по уговору. Допустим — средний и безымянный пальцы прижимаем к ладони, а нож рукояткой вверх удерживаем указательным пальцем и мизинцем. Бросаем в кружок Слободского с пол оборота…

Да… Не знаю, как здесь, а у нас такое в типографии точно бы не напечатали… Ножи деткам кидать. Указательным и мизинцем их придерживая. Все сухожилия на пальцах так они себе перережут…

— Не режут они себе пальцы? — озвучил я свой вопрос Павлу Павловичу.

— Ну… Редко…

Как от досадной мелочи тот рукой отмахнулся. Прикурил, дымок в морозный воздух выпустил и продолжил.

— Скажем, дошла очередь до Вятки. В уезды все уже съездили. Хватом средним и безымянным пальцем метнули, одним безымянным, одним средним рукояткой вверх… Вятка — губернский город. Тут уже спиной и бочком парнишка к черте садится, ножик за лезвие большим и указательным пальцем держит рукояткой от себя. Мечет рукояткой на себя. Нож, перед тем, как в Вятку попасть, должен полный оборот сделать…

У меня уже зуб на зуб не попадает, а Павел Павлович мне как съездить в Москву рассказывает, потом — в Париж… Тут уж нож надо с головы бросать.

— Павел Павлович, что-то морозно… — тонко намекнул я на окончание рассказа.

— А, да… Пошли.

Мальчишки же всё снежки друг в друга кидали. Похоже, им совсем холодно не было.

Тятька помер, мамка вдовка.

Сын — отчаянна головка.

Сын — отчаянна башка.

Не хожу без камешка…

Глава 20

Глава 20 Работник фельдшерского пункта

Вот и опять у меня всё худо-бедно наладилось.

С работой даже дело устроилось. Павел Павлович меня к себе в помощники взял. Ну, как в помощники. Сейчас я при земском фельдшерском пункте и сторож, и истопник, и за всё прочее. Кстати, опыт колки дров в психиатрическом отделении пригодился. Зима в этом году выдалась холодная и печь на фельдшерском пункте приходится два раза за день топить. Для этого, сами понимаете, дрова нужны.

Платят за всё это — горькие слёзки. Но, есть тут у меня и некоторые плюсики. Сам Павел Павлович мне про бузу рассказывает, результаты своих почти тридцатилетних исследований озвучивает. Я не только слушаю, но ещё и вопросы задаю, свою заинтересованность ему показываю. Он и рад стараться. Больше-то у него ушей для такого дела нет. В селе про бузу сами всё знают, им про неё говорить — пустой номер.

Не только Павел Павлович мне рассказывает. Коленца ещё показывает. Медленно-медленно. Самые простые и эффективные по результату. Заставляет меня их правильно и точно делать. Работает со мной в паре. Времени свободного у него сейчас вагон и маленькая тележка. Всех пострадавших от высоковских мы с ним исцелили, на перевязки к нам никто не ходит. Только больные заглядывают.

Некоторые коленца мне десантные приемчики друга Мишки напоминают. Не точь в точь, но есть у них общее. Как бы выросли они из этих самых коленец.

Так, про дрова ещё… Тут их на фельдшерском пункте на несколько лет вперёд заготовлено, некоторые скоро трупеть начнут уже. Павел Павлович же меня дрова колоть заставляет не оттого, что топить нечем. Его выводы при изучении бузы говорят о том, что какой-то специальной физической подготовки к ней не имеется. Надо только ежедневно простым физическим деревенским трудом заниматься. Дрова колоть — самое то. Ещё воду носить с реки, хотя у нас рядышком колодец имеется. Но, к реке необходимо с высокого берега по узенькой тропочке спуститься, а потом с полными вёдрами подняться. Причем, не один раз.

Первые дни я умирал просто, а потом втянулся. Ещё и, специальными настоями и отварами меня фельдшер-травник поит, опять же из арсенала бузников.

Второй плюс — экономия. За жильё платить мне не надо. Я теперь прямо на рабочем месте живу — на фельдшерском пункте. Лавок здесь много — выбирай любую и спи. Тут же и питаюсь. На прием к земскому фельдшеру тут с пустыми руками не ходят. Кто молочка, кто дюжину яиц принесёт. Хлебушка свежего. Павел Павлович один, без хозяйки живёт, прибрал её Бог в эпидемию холеры. Ему столько несут, что одному — много. Вот он мне и оставляет. Называет это Павел Павлович интересно — помощь признательности. Сам он про яйца и молоко даже не заикается, местные его сами благодарят, за честь считают угостить. А вот за лечение спасибо тут говорить не принято. Пользы де тогда от лечения не будет. Сала принести — можно, а спасибо сказать — нельзя. Во какие тут обычаи…

Вопрос о моем трудоустройстве Павел Павлович решал в уездном земстве. По ходу дела он меня с местной системой организации здравоохранения познакомил. Тут сейчас, в Вятской губернии — земская медицина. Функции по медицинскому обслуживанию населения чётко распределены между губернским и уездными земствами. Деятельность губернского земства заключается в содержании губернской больницы, фельдшерской и повивальной школ, а также в финансировании оспопрививания и борьбе с эпидемиями. Губернскому земству также вменяется в обязанность организация врачебных губернских съездов. На уездные земства возлагаются обязанности по оказанию медицинской помощи жителям уездов, содержание больниц в уездных городах и часть расходов по ликвидации эпидемий.

Всё ясно и понятно. Павел Павлович в уездный город съездил и за меня в земстве похлопотал. Перед этим, правда, Федор чуток был задействован.

В административно-территориальном отношении губерния здесь делится на уезды, уезды — на волости, волости — на сельские общины. Наблюдение за исполнением паспортных правил — прерогатива волостного старшины. Искать его не надо — прямо в селе он живёт, ещё и по дальнему родству с Федором. Тут все почти родственники — не брат, так сват. Кроме ближней родни, ещё и масса дальней. Федор меня седьмой водой на киселе волостному старшине представил, паспорт у меня ещё действующий был. Писарь волостного правления мне нужную бумажку для уездного земства и выписал. Кстати писарь тут — большой человек и назначается он в волостное правление самим земским начальником. Местный писарь опять же Федору по родне приходился. Всё быстренько поэтому и обтяпали.

Ещё есть плюс в моей работе. У Павла Павловича на фельдшерском пункте есть что почитать. И газеты, и журналы, и медицинская литература. Ночь — вся моя, читай не хочу…

Для вливания в здешний мир я и читаю. По памятным книжкам и календарям Вятской губернии я с местными реалиями знакомлюсь, узнаю кто и чем занимается. Кстати — очень интересное чтиво. Никогда бы раньше не подумал, что подобное мне так заходить будет.

Удивляюсь даже качеству издания книг. Никогда бы не подумал, что раньше так умели.

Подшивок «Вятских губернских ведомостей» у Павла Павловича — не за один десяток лет. Официальную часть в них я пролистываю, а вот неофициальную — читаю. Там исторические, географические, этнографические статьи и заметки. У меня сложилось впечатление, что здесь все поголовно священники, а также земские врачи и фельдшеры этнографией увлечены. В каждом номере почти есть шикарные краеведческие материалы за их подписями. Имеются публикации и самого Павла Павловича.

Ну, он понятно, про свою любимую бузу пишет.

Есть у Павла Павловича на фельдшерском пункте и книги московского, а также петербургского издания. Того же Бехтерева про тайны мозга, а также этнографическая литература. В изданиях последнего рода карандашиком, что касается Вятской губернии, подчёркнуто.

Про тайны мозга понятно — это Павел Павлович с плыном пытался разобраться.

Глава 21

Глава 21 Хорканье

Так, так, так…

Собственно, про бузу, кроме как кратеньких сообщений Павла Павловича, и нет. Пишут про увлечение россиян кулачными боями, борьбой, но выставляют это как народную традицию, развлечение.

Замалчивают? Или кто-то где-то информацию фильтрует?

Буза и кулачный бой, или там борьба на поясах — две большие разницы. Цели здесь совсем разные. Соответственно и задачи, а также инструментарий их решения.

А, про кулачки, тут информации — море. Не только этнографические зарисовки, а даже обобщения с выводами