Я отложил газету и задумался. Статья сильно взбудоражила меня. Вероятно, репортер прав: обнаружены останки левой руки Джона Беллингэма. Но куда подевался палец? Сразу после таинственного исчезновения египтолога ни одна газета не писала об отрезанных пальцах или других увечьях. С другой стороны, откуда бы газетчики узнали об этом, ведь труп так и не нашли? За неимением фактов строить догадки было бесполезно. Я рассчитывал в ближайшие дни навестить Торндайка и обсудить с ним страшную находку в Сидкапе, о которой только что прочитал. С этой мыслью я встал из-за стола и пошел прогуляться по Флит-стрит, прежде чем засесть за вечерние занятия.

Проходя около десяти часов утра мимо овощной лавки, я увидел там мисс Оман. Она тоже заметила меня и помахала мне рукой, в которой держала большую луковицу. Я приблизился, приветливо улыбаясь.

– Хорошая луковица, мисс Оман. Вы, наверное, хотите подарить ее мне?

– Вот еще! С какой стати? Вы, мужчины, нередко переоцениваете свое обаяние.

– Мужчины? – Я вскинул брови, изображая удивление. – Речь идет всего лишь о луковице…

– Хватит, – огрызнулась она. – Не запутывайте меня и не болтайте вздор. Вы – взрослый человек, к тому же врач. Серьезная профессия обязывает к благоразумию.

– Согласен с вами, – смиренно начал я, но она перебила:

– Я только что заходила к вам в амбулаторию.

– Зачем? Вы ведь лечитесь не у меня? Или ваша женщина-врач вас больше не устраивает?

Мисс Оман стиснула свои красивые белые зубки и прошипела:

– Я насчет мисс Беллингэм…

Всю мою задиристость как рукой сняло.

– Надеюсь, она не заболела? – встревожился я, а мисс Оман криво усмехнулась:

– Нет, но порезала руку, причем правую. Для мисс Беллингэм болеть – непозволительная роскошь. Она привыкла трудиться, много писать, и правая рука – ее основной рабочий инструмент. Вы бы зашли и подлечили бедняжку.

Мисс Оман тотчас скрылась в глубине лавки, а я быстро зашагал в амбулаторию, чтобы взять необходимые инструменты и поехать в Невиль-корт.

Дверь мне отворила горничная мисс Оман. Годфри Беллингэм отсутствовал, а его дочь была дома. Я поднялся по лестнице; Руфь с забинтованной правой рукой, похожей на белую перчатку для бокса, дожидалась меня на верхней площадке.

– Как хорошо, что вы пришли! Филлис, то есть мисс Оман, сделала мне перевязку, но я хотела бы, чтобы вы посмотрели, все ли в порядке.

Мы направились в гостиную. Я принялся раскладывать на столе медицинские принадлежности, попутно расспрашивая пациентку о том, что с ней случилось.

– Такая досада! И как не вовремя! – поморщилась она.

– Почему не вовремя?

– Потому что у меня сейчас срочная и важная работа. Одна ученая дама-историк пишет книгу и поручила мне собрать все данные об Амарнских письменах. Понимаете? Тель-Эль-Амарнский архив – собрание переписки на глиняных табличках, восходящее к эпохе фараона Аменхотепа IV.

– Ну, не беспокойтесь, рука скоро заживет, – заверил я девушку.

– Как скоро? Работа не терпит отлагательства. Через неделю, не позже, я должна представить все необходимые выписки. Что теперь делать? Почему мне так не везет?

Я снял повязку и осмотрел рану. На ладони зиял глубокий порез, чуть не задевший артерию. Шевелить рукой мисс Беллингэм не могла, и на заживление раны требовалось, очевидно, не менее пяти дней.

– Пожалуйста, подлечите, чтобы я нормально держала перо, – попросила она.

– Нет, мисс Беллингэм, – покачал я головой. – У вас опасная рана. На ладонь я наложу твердую лубковую повязку. Не спорьте. Риск здесь не уместен.

– Господи! Я не выполню работу и сорву заказ. Клиентка из-за меня вовремя не закончит рукопись. Это катастрофа! Я неплохо знаю историю Древнего Египта, и мне обещали хорошо заплатить за мой труд. А теперь все пропало… – твердила она, едва не всхлипывая.

Я методично бинтовал руку, от всего сердца сочувствуя бедняжке. Я понимал, что непредвиденная травма означала для этой девушки серьезные денежные потери. Достаточно было взглянуть на ее выцветшее темное платье, чтобы убедиться, что семья испытывала нужду. Я почти уверил себя, что Беллингэмам предстоят какие-то экстренные расходы, – настолько сильно переживала Руфь. Внезапно меня озарила удачная мысль.

– Вашей беде можно помочь, – сказал я и в ответ на ее вопросительный взгляд добавил: – Прошу вас хорошенько обдумать мое предложение.

– Я вас внимательно слушаю, – прошептала девушка.

– Еще учась в колледже, я освоил стенографию. Пишу я, правда, не с молниеносной скоростью репортера, но все-таки довольно быстро, в том числе под диктовку. У меня бывает по нескольку свободных часов, обычно от полудня до шести вечера или до полседьмого. Вы могли бы по утрам ходить в музей и библиотеку, выбирать книги, отыскивать нужные материалы и делать закладки – правая рука при этом не особенно утруждается, – а я приходил бы к вам после двенадцати. Вы зачитывали бы мне нужные фрагменты, а я – стенографировал их. За два часа мы успевали бы столько же, сколько вы прежде – за целый день.

– Вы на редкость добры, доктор Барклей, – улыбнулась она. – Я не вправе отнимать у вас свободное время и никогда не соглашусь на это, но высоко ценю ваше участие.

Я был обижен ее категорическим отказом, но продолжал слабо настаивать.

– Пожалуйста, соглашайтесь. Что вас смущает? Что мы недостаточно хорошо знакомы? Вы считаете мое предложение дерзким по отношению к вам как к девушке? Но будь на вашем месте мужчина, я поступил бы точно так же, и он принял бы мою помощь как нечто вполне естественное.