По часовой стрелке с левого верхнего угла: черепа эректуса (Сангиран, Ява), гейдельбержца (Брокен-Хилл, Замбия), сапиенса (Индонезия) и неандертальца (Ла-Ферраси) – вид сбоку

Но если в прошлом существовало несколько видов людей, то могли ли они скрещиваться между собой? По моему мнению, модель НАП не исключает такой возможности: люди современного типа, выдвинувшись из Африки, вполне могли скрещиваться с другими, более архаичными видами Homo. И тут снова возникает одна из основных трудностей в изучении происхождения человека: а какие виды считать другими и какие признаки этих видов важны? Некоторые исследователи, ориентируясь на морфологию ископаемых людей, считают правильным различать по крайней мере десять видов, существовавших в течение последних двух миллионов лет (Homo ergaster, erectus, georgicus, antecessor, heidelbergensis, rhodesiensis, helmei, floresiensis, neanderthalensis, sapiens).

Но есть и совсем другая позиция, мультирегиональная, и ее сторонники оставляют в нашем прошлом лишь один вид – Homo sapiens. Тут их поджидает дополнительное методологическое затруднение, а именно смешение разных концепций понятия “вид”. Например, некоторые мультирегионалисты применяют к ископаемым формам так называемую “биологическую концепцию вида”. Она им нужна, чтобы оправдать объединение в один вид H. neanderthalensis и H. sapiens тем, что эти формы людей могли вполне нормально скрещиваться, давая потомство, также способное иметь потомков. Согласно биологической концепции, разработанной на основе современных видов, вид представляет собой множество групп и сообществ растений или животных, которые свободно скрещиваются между собой, но не с другими множествами. Поэтому биологический вид – это тот, который “репродуктивно изолирован” от любых других, но не между своими собственными вариететами.

Сегодняшние Homo sapiens могут служить хорошим примером такого вида: сколь различны бы ни были люди по всему миру, но потенциально они могут вступить в брак и иметь нормальных детей, тоже способных давать потомство. При этом мы, по-видимому, репродуктивно отделены от наших ближайших эволюционных родичей – человекообразных обезьян. Говоря “по-видимому”, я имею в виду упорно ходящие слухи, будто в 1940-х и 1950-х годах США и/или СССР проводили неэтичные эксперименты, оплодотворяя самок шимпанзе человеческими сперматозоидами. Результаты экспериментов, по тем же слухам, засекречены.

Но что, если бы мы сегодня встретили неандертальца – сможет ли нынешний человек скреститься с ним? Прежде всего, тут возникает потенциальный конфликт между биологической концепцией видов (которая относится к ныне живущим видам) и абсолютно другим подходом, который я описал выше и который мы используем для различения ископаемых видов, – сравнением по наборам скелетных признаков. Если применять второй подход (морфологическую концепцию вида, основанную на признаках, сохраняющихся в ископаемой летописи), то я, как и многие другие антропологи, считаю, что по этим признакам неандертальцы явно отличаются от сапиенсов. Однако в самом сердце биологической концепции вида тоже заложен конфликт: дело в том, что многие близкие виды современных млекопитающих вполне могут скрещиваться и давать потомство, способное к продолжению рода, – волки и койоты, бизоны и домашние коровы, шимпанзе и бонобо, а также многие виды нечеловекообразных обезьян. Приходится признать, что границы видов – всего лишь придуманные человеком умозрительные конструкции, которые могут и соответствовать, и не соответствовать тому, что реально происходит в природе. Поэтому я полагаю, что если бы даже неандерталец и современный человек могли скреститься (я буду позже обсуждать этот острый вопрос более подробно), это все равно бы не значило, что мы относимся к одному и тому же виду. Все зависело бы от масштаба и последствий подобной гибридизации.

Окаменелости, остатки древних организмов, пробудили во мне интерес к далекому прошлому, еще когда я мальчишкой собирал их, – но и сегодня неизменно меня восхищают. И пусть это, строго говоря, всего лишь минерализованные безжизненные кости и зубы – в следующих главах я расскажу, как удивительные новые технологии помогают нам воскресить эти мертвые останки и представить себе оживший образ природы ушедших эпох.

Если от моего кабинета в музее пройти по коридору до самого конца, там будет запертая на замок особая витрина, а в ней один из самых знаменитых экспонатов человеческой эволюции – “пилтдаунский человек” (об этих находках уже упоминалось в главе 1). Он был найден около ста лет назад и представлен ничего не подозревающему миру. Нам, ученым, он всегда будет служить горьким предостережением не очень доверять тому, что выглядит слишком хорошо для правды, потому что это может оказаться неправдой. В то время британские палеоантропологи изучали образцы наших предположительных древних предков, найденных немецкими, датскими и французскими учеными, но самим британцам похвастаться было нечем. Кроме того, некоторые британские специалисты, как мы видели, придерживались позиции, что наш вид очень древний и развивался независимо от линий яванского человека и неандертальцев. Представьте восторг британцев, когда требуемое “недостающее звено” было обнаружено, и не где-нибудь, а прямо у них под боком, в Сассексе. У существа, названного Eoanthropus dawsoni, совсем человеческая черепная коробка сочеталась с обезьяньей челюстью. Мы, конечно, теперь знаем, что так и есть – челюсть действительно обезьянья, а череп действительно человеческий, от двух абсолютно разных и сравнительно недавних экземпляров, соединенных в заведомо фальшивую переходную ископаемую форму. Однако обманщик или обманщики были весьма искушенными и не надеялись одурачить специалистов только с помощью анатомии, они знали, как проводится датирование ископаемых, и этот момент тоже учли, положив в нужный слой комплекс костей и каменных орудий примерно синхронный с яванским человеком. В 1912 году этого было достаточно, потому что еще не изобрели никаких методов физического датирования, которые мы будем обсуждать в этой главе, в частности радиоуглеродное датирование, так что возраст ископаемых находок древних людей можно было определить лишь относительно, то есть связать его с материалами, найденными рядом. Так что обманщики взяли реальные окаменелости примитивных млекопитающих из других местонахождений и разместили их в слое с остатками “пилтдаунского человека” – все вместе выглядело подходяще с точки зрения возраста. А когда в 1953 году этот печальный сюжет начал проясняться и с помощью радиоуглеродного датирования наконец определили возраст обезьяньих и человеческих остатков – он оказался не древнее тысячи лет, – с пилтдаунской историей было покончено.

В этой главе я расскажу о том, как новые методы датирования – какой бы регион и временной интервал мы ни взяли – полностью перевернули наши представления об эволюции человека. И покажу на разных примерах, как меняли наше понимание человеческой истории новые свидетельства о древнем климате и древних природных условиях. Сегодня мы думаем, что неандертальцы и современные люди развивались параллельно – первые к северу от Средиземноморья, а вторые – к югу от него, в Африке. После нескольких фальстартов современные люди все же сумели выйти из Африки и двинулись вдоль побережья Азии в сторону территорий Китая и Австралии. Но в Европе – возможно, последнем бастионе неандертальцев – они появились не раньше чем 45 тысяч лет назад. Лишь недавно мы смогли надлежащим образом датировать некоторые из самых важных человеческих окаменелостей, и в результате пришлось коренным образом пересмотреть хронологию нашей эволюции. Замечательные новые данные о древних природных условиях и последние археологические открытия также показывают, насколько непростыми были процессы и нашей собственной эволюции, и вымирания наших близких родственников – неандертальцев.