Особую заинтересованность Геббельс проявлял в отношении иностранных корреспондентов, работавших в Берлине. С целью создать благопристойный образ нацистского режима в зарубежной прессе он не останавливался перед прямым или завуалированным подкупом: выделял иностранным корреспондентам роскошные квартиры, автомобили, щедро угощал их во время приемов, устраивал увеселительные и экскурсионные поездки и т. д. Однако в целом ему так и не удалось завоевать иностранный пресс-корпус. Особой проблемой для Геббельса стала крайне реакционная газета «Дер Штюрмер» (Der Stürmer), издаваемая Юлиусом Штрайхером. Геббельс вполне осознавал тот вред, который она наносила нацистскому режиму, но ее поддерживал сам Гитлер, который, несмотря на собственные заявления о высокой морали, прочитывал каждый номер этой газеты от «корки до корки» и прежде всего из-за постоянных фанатичных нападок этой газеты на евреев. В 1940, после падения Польши, Геббельс основал еще одно еженедельное партийное издание «Рейх» (Reich), к каждому номеру которого он писал передовую статью. Первый номер «Рейха» вышел 26 мая 1940[66], а через два номера газета «тихо скончалась».

В конце Второй мировой войны, когда газеты стали выходить нерегулярно, Геббельсу все-таки удалось добиться закрытия штрайхеровского «Дер Штюрмера». Большинство немецкого населения не испытывало интереса к невыразительным нацистским средствами массовой информации. В период с 1933 года по 1937 год число газет сократилось с 3607 до 2671. Официальные газеты, такие как «Фелькишер Беобахтер» или «Ангриф», несмотря на солидную финансовую поддержку, также теряли читателей, очень скоро понявших, что в Третьем рейхе не существует независимой прессы.

Как и другие средства массовой информации Третьего рейха, нацистские власти подчинили национальное радиовещание интересам политики унификации. Вскоре после прихода Гитлера к власти он предоставил министру народного просвещения и пропаганды право полного контроля за работой немецких радиостанций. Заявив о том, что устное слово оказывает на население более сильное воздействие, чем печатное, Геббельс выбрал радиовещание в качестве основного орудия нацистской пропаганды[67]. «То, чем была пресса в девятнадцатом веке, радиовещание станет в два дц ат ом»[68], – говорил Геббель с, перефразируя слова Наполеона о том, что «пресса была восьмой великой силой государства», и применяя это в отношении радио[69].

В период Веймарской республики, как почти во всей Европе, германское радиовещание было государственным. В марте 1933 году Геббельс переподчинил национальное радиовещание, переведя его из Главного почтового управления в ведение министерства пропаганды. С этого момента и до последних минут Третьего Рейха работа германских радиостанций до мельчайших деталей контролировалась лично Геббельсом и его аппаратом. Во главе Имперской радиопалаты, вошедшей в состав министерства пропаганды на правах управления, он поставил Ойгена Хадамовского. 16 августа 1933 Хадамовский издал распоряжение, в котором говорилось: «Мы, национал-социалисты, обязаны проявить достаточно динамизма и энтузиазма, чтобы молниеносно завоевать Германию и остальной мир. Партайгеноссе доктор Геббельс поручил мне 13 июля 1933 очистить германское радиовещание от влияния противников нашего дела. Теперь я могу сообщить, что эта работа проведена полностью»[70].

День и ночь радиостанции Германии твердили о нацистском фюрере как о национальном достоянии, восхваляли нацистский образ жизни, необычайный патриотизм, национализм и величайшие задачи, стоящие перед немцами. Каждый владелец радиоприемника был обязан платить за него ежемесячно в качестве пошлины 2 рейхсмарки[71], которые шли на нужды министерства пропаганды. Германское радиовещание также служило инструментом пропаганды на зарубежные страны. Заботой Геббельса стало произвести благоприятное впечатление на иностранного слушателя. В 1933 году им была утверждена пятилетняя программа вещания на заграницу. На коротких волнах из Берлина, Дрездена и Мюнхена велись радиотрансляции оперных спектаклей, передавались симфонические концерты. В эти передачи искусно вплеталась нацистская пропаганда. Вещание на зарубежные страны осуществляли специально созданные радиостанции: на Эльзас-Лотарингию работала радиостанция во Франкфурте-на-Майне, на Бельгию вещали из Кельна, на Данию из Гамбурга и Бремена, на Чехословакию из Бреслау и Глейвица, на Австрию из Мюнхена. Радиовещание на остальные страны велось круглосуточно на двенадцати языках из громадной радиостудии в Зезене.

После начала Второй мировой войны ведомство Геббельса столкнулось с серьезными проблемами, связанными с радио. Многие немцы, которым изрядно надоела нудная нацистская пропаганда и вечно искаженные новости, предпочитали слушать английское или даже советское радио, чтобы узнать о происходящих событиях. Прослушивание зарубежных радиостанций считалось изменой и строго наказывалось: лишь за первый год Второй мировой войны свыше 1500 немцев были отправлены за это в концлагеря, тюрьмы или на исправительные работы. В 1942 бывший шеф управления печати министерства пропаганды Ханс Фриче был отозван с Восточного фронта, чтобы возглавить отдел радиовещания. «Радиовещание должно достичь каждого или оно не достигнет никого»[72], – говорил Фриче. В конце войны советские специалисты разработали метод синхронного вещания на используемых в Германии частотах, что позволило вторгаться в передачи Немецкого радио. Радиослушатели в Германии неожиданно среди передачи могли услышать взволнованный крик «ложь!», а затем следовало короткое «правдивое сообщение» о том или ином событии[73]. Причем нередко имитировался голос Гитлера или Геббельса. В такие моменты персонал радиостанции был вынужден прерывать передачу, и в эфире звучала патриотическая музыка. Особое воздействие на слушателей оказывали передачи советского радио, в которых зачитывались имена немецких военных преступников.

Установление нацистского режима в 1933 году стало причиной резкого упадка германского театра. Под культурным руководством главы министерства народного просвещения и пропаганды Геббельса театр, вслед за кинематографией, радиовещанием, изобразительным искусством, литературой и прессой, оказался объектом политики унификации. Первым шагом нацистских властей было изгнание из театральной среды всех евреев – режиссеров, директоров и актеров, многие из которых с успехом работали и в кино, и в театре. Власти Третьего Рейха пытались любыми способами сохранить интерес публики, привыкшей к высокому качеству театральных постановок. Геббельс назначил Ханса Йоста, драматурга средних способностей, главой Имперской театральной палаты, находившейся под контролем министерства пропаганды. В своем театральном творчестве Йост преследовал две цели. Первая – «немец должен рождаться по крови и по сути в германизме»[74]. Вторая – «театр является последней педагогической возможностью для спасения германской нации от полного материализма исключительно реалистического мира»[75]. Йост задавал тон новой национальной драме, повторяя линию из своего «Шлагетера»: «Когда я слышу слово «культура», я, забывая о безопасности, хватаюсь за револьвер»[76].