26 февраля 1491 года на валенсийском диалекте был составлен брачный контракт. Невеста была обозначена там следующим образом: «Синьора донья Лукреция де Борджа, девица, в нынешний момент живущая в Риме, родная дочь вышеуказанного преподобнейшего кардинала». В готовом документе уточнялось, что приданое составляло 100 тысяч марок, или валенсийских су в монетах и драгоценностях, и 11 тысяч су, выделенных сводным братом Лукреции, Педро-Луисом, первым герцогом Гандийским, сыном кардинала, родившимся до его встречи с Ваноццей. Поскольку невеста была еще слишком молода — Лукреции должно было исполниться одиннадцать лет через два месяца, — ее привезут в Испанию только через два года, а свадьба будет отпразднована и брак вступит в силу еще через полгода, «ибо тогда она войдет в достаточный возраст — тринадцать лет».

Однако пока шли торги вокруг этого соглашения, представился еще один кандидат: Гаспаро де Прочида, богатый испанец, владевший обширными землями в Италии и вследствие этого представлявшийся кардиналу Родриго, чьи запросы росли вместе с его богатством, более подходящим женихом.

Гаспаро был сыном дона Хуана де Прочида, графа д'Аверса, важного лица, связанного с Арагонским домом. Его владения находились в Неаполитанском королевстве, а значит, ближе к Риму, поэтому их было легче держать под контролем. Вот почему 30 апреля кардинал Родриго устроил пир в своем дворце, чтобы отметить новую помолвку Лукреции, таким образом давшей слово двоим.

В архивах больницы Ad Sancta Sanctorum хранятся документы, в которых описывается путаница, возникшая в результате заключения этих брачных договоров. По ним видно, что «родной отец» дал обещание отправить свою дочь в Испанию на собственные деньги и передать ее одновременно двум женихам. Неизвестно, как ему удалось окончательно порвать с Сентелями, однако они повели себя как люди приличные и получили компенсацию менее чем два года спустя: после восшествия Родриго на трон Святого Петра под именем Александра VI окажется, что некий Гийом де Сентель назначен пронотарием и казначеем в Перудже. Зато разрыв с семейством Аверса окажется делом более деликатным. Меньше чем за три месяца Лукреция — а ее мнения не спрашивали — оказалась дважды помолвлена, затем первая помолвка была расторгнута, и в ожидании расторжения второй помолвки она так никогда и не увидела Гаспаро де Прочида, обладавшего, как говорили, весьма привлекательной внешностью. Приученная склоняться перед волей отца и Адрианы, Лукреция подчинилась по примеру Маддалены Медичи, а также кузена Орсо и кузины Джулии. О свадьбах детей в таких семьях договаривались еще с колыбели. Лоренцо Великолепный в своих воспоминаниях говорит об этом весьма трезво: «Я взял в жены донну Клариссу, или, точнее, мне ее дали».

Весной 1492 года Феррандино, принц Капуанский, привозит папе обещание своего деда, короля Ферранте Неаполитанского, выплатить годовой налог Ватикану: 36 тысяч дукатов, 20 тысяч всадников и пять трирем. Чтобы увенчать чем-то значительным вновь обретенное согласие, Лодовико Арагонский, еще один внук Ферранте, вступал в брак с Баттистиной Узодимаре, внучкой Иннокентия VIII, рожденной от Теодорины Чибо и Герардо Узодимаре. Его Святейшество благословил этот союз в присутствии аристократии и кардиналов. Никого не возмутила эта семейная папская свадьба, однако, как считал Бурхард, папа повел себя неподобающим образом, допустив «прекрасный пол» сидеть за столом на свадебном пиру, тогда как правила запрещали женщинам принимать участие в трапезах, где присутствовал понтифик. Распорядитель церемоний Ватикана, этот страсбуржец, переселившийся в средиземноморский край, не мог понять неистовой страсти к наслаждению, завладевшей в те времена иерархами Церкви.

Посреди пиршества вдруг возникал Амур, голенький, покрытый золотой пудрой малыш с крылышками, он черпал воду из большой чаши и кропил ею гостей. Во время смены блюд то появлялся Орфей и пощипывал струны сладкоголосой лиры, то по залу проезжала запряженная тиграми колесница Цереры, то Персей освобождал Андромеду. Во время каждой интермедии античные герои декламировали стихи, в которых было множество намеков на новобрачных.

Лукреции были отлично известны все мифологические персонажи, во дворце ее отца нашли приют многие греки, и среди них — королева Кипра и Иерусалима Екатерина Корнаро. Кардинал Борджа, ее покровитель, представил Лукрецию; девочка была в восторге от вдовы героического Жака де Лузиньяна, которую двумя годами ранее обстоятельства заставили передать свое королевство в руки Венецианской республики. В ту пору эта тридцатисемилетняя государыня жила со своим двором в Риме, и папа Иннокентий VIII говорил о ней, что «речь ее, как свойственно грекам, льется из уст бурным потоком». Она полюбила Лукрецию, в которой, по ее мнению, соединились прекрасная образованность и редкое красноречие, а ее редкая красота сочеталась со скромностью. По ее просьбе девушка появилась перед собравшимися, чтобы прочесть несколько стихов из «Буколик». Она опровергла справедливую итальянскую поговорку: «Избави Бог от ревущего мула и девицы, говорящей по-латыни». На ее счастье Помпоний Лет2, философ, влюбленный в классическую античность (его произведения будут опубликованы в 1521 году), пользовавшийся расположением кардинала Борджа, привил ей вкус к греческим и латинским авторам.

Между этим гомосексуальным побочным сыном князя Сан-Северино и дочерью кардинала Борджа, таланты которой начинали постепенно проявляться, установилась душевная близость. В XV и XVI веках начиная с десятилетнего возраста девочки были частью публики на скамьях общественных собраний. Если в Средние века их посвящали святым, то в эпоху Возрождения — музам. Начиная с семи лет одаренные дети обоих полов собираются вместе и состязаются в знаниях за пальмовую ветвь. В своих «Знаменитых женщинах» Якопо де Бергамо (1496) с воодушевлением рассказывает о «virago», почетном звании, коим именуют умную даму или девушку, обладающую познаниями в естественных или гуманитарных науках, а если вдобавок особа еще и очаровательна, то ей поклоняются с удвоенным рвением.

Несмотря на уродливость и заикание, Помпоний Лет умеет увлечь слушателя и заражает его своей любовью к рассказам и басням; так, когда он анализирует «Нарцисса» Овидия3, то весь преображается, глаза его блестят, красноречие его обладает такой неодолимой силой, а эмоции столь впечатляют, что ученики его разражаются рыданиями. Этот некрасивый маленький человечек с лысой головой, одетый кое-как, делает интересными самые скучные истории; его живой, едкий ум, его частые намеки на современные события и всем известные личности притягивают к нему самую разнообразную публику. Молодые и старые слушают его с уважением, а Лукреция платит ему крепкой привязанностью. Кардинал Борджа внимательно следит за образованием дочери, велит ей писать ему на благородном языке и составить комментарий к письмам Цицерона. Однажды она получает от него такое одобрительное послание: «Твое письмо наполнило меня радостью, ибо в столь нежном возрасте ты пишешь на латыни чисто и изящно».

Для людей менее осведомленных имя Помпония Лета нерасторжимо связано с именем Плавта. Будучи постановщиком произведений великого римского комедиографа, он несколько раз организовывал представления во дворцах кардиналов или римской аристократии. Внутренний дворик дворца Борджа, украшенный античными колоннами, как нельзя лучше подходил для этой цели. Эти комедии, понятные любому благодаря богатому и живому народному языку, выражавшие воззрения простонародья и далекие от пошлости, доставляли Лукреции большое удовольствие.