Они вымылись от крови. Но прежде учитель Акинобу обыскал одного из аябито и выпотрошил его кошелек, потом сунул в него гэндо Амида, которую снял со спины Натабуры и, тщательно завязав, повесил на шею.

Когда они с Язаки, впопыхах одевшись, выскочили из предбанника в общий зал, там уже стояли Натабура с Юкой, и Юка в слезах ему выговаривала:

– Я ведь все чувствовала… чувствовала, только сказать боялась. Я ведь думала… что ты чужой, чужой!

– Был чужой. Притягивал ко всем нам неудачу, но теперь все позади, – сказал учитель Акинобу, и потряс кошельком с гэндо Амида. – А теперь, как и прежде, мне сын, а тебе – муж.

– Муж… – как эхо повторила она и ткнулась в обнаженную грудь Натабуры.

– Может, выкинуть эту гадость, сэйса? – спросил Натабура, с благодарность посмотрев на учителя.

– Нет, – покачал головой Акинобу, – она нам укажет, кто наслал проклятие.

– То-то я чувствовал, что мне тяжело дышать, – признался Натабура. – Я сам себя не узнавал. Кими мо, ками дзо!

– Я тоже тебя не узнавал, – признался Язаки, с почтением поглядывая на Акинобу.

Что же все так? – подумал Натабура. Один Афра беспечно ткнулся холодным носом в колено, задрал морду и преданно посмотрел в глаза.

– Хватит миловаться, – сказал учитель Акинобу и сунул Натабуре одежду. – Потом наговоритесь. Судно!… Судно!…

– Ах, да!… – спохватился Натабура. – Спасибо, сэйса… спасибо…

И они бросились в порт. Афра бежал впереди, от радости смешно взбрыкивая.

Дурные вести распространялись, как лесной пожар. Мало того, что персонал и хозяева сан-суй, громко крича, разбежались кто куда, но и базар оказался абсолютно пуст. По брошенной площади в обществе растерявшихся куриц и поросенка, горланя песни, бродил счастливый пьяница. Увидев страшных людей, а особенно окровавленного Натабуру, он принял их за хонки и бросился бежать, но, не рассчитав силы, упал посреди огромной лужи. В сторону отлетела бутыль с сакэ.

– А-а-а… симатта!… – голосил он, разгребая грязь и извиваясь, как огромный червяк.

А в храме Сюбогэн тревожно ударили в колокола. Над ближайшим лесом взвились птицы, сбились в стаю и унеслись в сторону гор.

Кантё Гампэй ушел бы, да треть команды отлучилась в город, а та, что занималась погрузкой, задала стрекача, как только по непонятной причине стал пустеть порт. Обычно такое случалось перед появлением вако.

Всех как ветром сдуло. Напрасно кантё Гампэй грозился всяческими карами, призывал в свидетели Богов и показывал на пустой горизонт – его никто не слышал. Напрасно он клялся никому ничего не заплатить. Остался один Бугэй, который, ничего не ведая, готовил обед, напевая себе под нос тоскливые песни моряка, раз за разом прикладываясь к заветной бутылочке, да три матроса, которые укладывали в трюме грузы. Остался также боцман Дзидзо, который плавал всю свою жизнь, ничего не боялся и с презрением относился к тем сухопутным крысам, которых кантё набирал в качестве команды. Он называл их ксо и не считал за людей.

Гампэй послал его вначале закрыть трюм, чтобы не сбежали трое оставшихся матросов, а затем на корму – рубить швартовый канат. Сам же он принялся освобождать нос джонки. Но не успел. Афра, расправив крылья, перемахнув полоску воды, отделяющую джонку от пристани, и очутился на палубе. Вслед за ним прыгнул Натабура. Кантё Гампэй отступил и замахнулся ножом. Грозен был Афра с оскаленной пастью.

– Даже и не думай… – предупредил Натабура, выхватывая голубой кусанаги.

Ни один мускул не дрогнул на обветренном лице кантё Гампэй, но нож он убрал. Кантё был страшно зол: мало того, что команда разбежалась, так еще оказалось, что груз, который везли пассажиры, состоит из каких-то бумаг. Неужели находятся люди, которые из-за этого готовы рисковать жизнью? Должно быть, они сумасшедшие, а деньги прихватили с собой. Все сорвалось! Все! Хотя стой, нет, не все проиграно. У кантё Гампэй появился коварный план, как вернуть судно.

Краем глаза Натабура наблюдал, как на борт поднимаются Юка, учитель Акинобу и Язаки.

– А теперь режь! – скомандовал он, когда учитель Акинобу направился на корму к боцману. – Режь, говорю! Хоп!

Как раз вовремя. Похоже, на берегу очухались, и местные власти послали наряд стражи: все те же чернозубые аябито бежали по склонам берега в порт, размахивая оружием. В воздухе на все лады пели стрелы. Но ни одна из них не упала даже вблизи джонки.

Ветер с гор Аюшанэ потащил джонку 'Кибунэ-мару' на середину бухты Такао. Вокруг кормы закручивались водовороты.

– Иди к рулю и правь! – приказал Натабура. – А ты, – крикнул он боцману, – показывай, как ставить паруса.

И хотя все впятером: учитель Акинобу, Натабура, Язаки, повар Бугэй и боцман дружно тянули тали, огромный парус на средней мачте так и не смогли поднять даже до половины нужной высоты. Циновки, из которых он был сделан, намокли, слежались и стали тяжелее горы Фудзияма. Пришлось на первых порах ограничиться маленьким парусом на передней мачте, и вовремя: вода посветлела, и под кормой уже была видна песчаная рябь на дне.

Когда джонка кое-как развернулась и, коснувшись несколько раз дна, вышла из бухты в открытое море, выпустили матросов и подняли еще два паруса. Боцман Дзидзо по привычке раздавал своим подчиненным зуботычины. Капитан командовал. Нож Натабура у него на всякий случай отобрал и бросил в море.

С тех пор, как учитель Акинобу освободил его от гэндо Амида, словно гора скатилась с плеч. Тело стало легким и сильным, ноги пружинистыми и неутомимыми – сами носили от кормы до носа. Но глаз ни с кантё Гампэй, ни с боцмана Дзидзо Натабура не сводил. Этим же занимались еще четыре пары глаз: Юки, Акинобу, Язаки и, конечно, Афра, который словно приклеился к кантё и стерег каждое его движение, рыча и показывая ему огромные белые клыки.

Молодец, думал Натабура, молодец!

За два года они стали единой командой и понимали друг друга с полуслова. Однако все же не уследили. Самый шустрый из матросов разбежался, ласточкой прыгнул за борт и поплыл к берегу, до которого было не меньше двух ри. Никто так и не понял, чего он испугался.

– Вернись, ахо! – крикнул боцман Дзидзо, показывая куда-то в сторону. – Вернись! Эх!… – и в отчаянии стукнул кулаком по борту.

Натабура разглядел черный плавник акулы. В отдалении, там, где волны сливались с блеском солнца, мелькнул еще один. Это были океанские акулы, привыкшие сопровождать джонки, с которых за борт кидали отходы. Поэтому они восприняли матроса в качестве большого куска мяса.

– Может, успеет?… – с надеждой произнес боцман, вглядываясь в море. – Амакуса хороший пловец.

Действительно, за матросом тянулся бурун воды, а руки мелькали, как жернова мельницы. Все же они с Натабура кинулись к ялику и уже спустили было его за борт, когда среди шума волн и ветра взметнулся далекий крик, и Натабура невольно поискал взглядом. То место, где мелькала голова матроса, окрасилось в красный цвет. Тут же все пропало, и только прежний отблеск солнца слепил глаза, как будто дух Амакуса напоследок предупредил об опасности.