Океан сегодня розоватый, как цветущее гречневое поле, как в детстве, когда я не знал ещё никакого моря, а знал только поле, в котором ходили-шагали и были хозяевами не суда, а трактора. Океан розоватый и светящийся, и до самого горизонта — никого, но круглый экран моей «Астры» показывает, что всё-таки кто-то есть. Таких РЛС, как «Астра», раньше не было, и когда я ходил на старших курсах кругосветку, мне приходилось непросто.

Мы идём на Кубу, мы приближаемся к Кубе, мы мирное торговое судно, на этот раз действительно так; мы не прикрываем никакой подводной лодки, никто не идёт в нашей тени. Но американцы не дремлют, и вот круглый экран моей «Астры» показывает, а затем я и сам вижу: летит. Он летит на низком, бреющем полёте, и мне очень хочется сказать ему каким-нибудь способом «привет», но я не могу придумать, как это сделать. И вдруг я понимаю, каким способом я должен это сделать.

Таких РЛС, как «Астра», раньше не было. Таких, как наша «Астра», пока больше нет. Потому что наша «Астра» — двухдиапазонная. Есть диапазон 3,5 см, традиционный для больших торговых судов. И есть диапазон 10 см, более мощный, дальний. Обычно его используют подводные лодки. Океан розоватый, блестящий, солнце высоко, янки облетает наш корабль, он не находит ничего подозрительного, он летит дальше, и я переключаю «Астру» с трёхсантиметрового диапазона на другой. На 10 см.

А наш главный конструктор W, главный конструктор «Астры», он тоже с нами, здесь, на корабле. И он стоит того, чтобы о нём рассказать! Он настоящий мореман, морской волк — главный конструктор «Астры»! Он в вой ну был помощником капитана — плавал на корабле Liberty — это были, знаете, такие корабли, на которых возили еду и вооружение по ленд-лизу, немцы их топили сотнями, это у них спорт был такой, топить Liberty, в общем, это был жуткий риск, а когда война кончилась, W уволили из армии за это дело, и тогда он напрочь завязал, но в армию не вернулся, а выучился на инженера, и тогда ему было за тридцать, а сейчас ему пятьдесят, но мы с ним, несмотря на разницу в возрасте, дружим крепко, потому именно меня он и взял за границу, больше никого со «Свободы» за границу не выпускают, мы ведь секретные, и только наша «Астра» не секретная, а гражданская, вот, пожалуйста, янки, смотри, какая она у нас, смотри и слушай на здоровье! Похоже, ты слегка свихнулся, янки, ты в шестой раз облетаешь наше судно, и я (с помощью «Астры») могу прочитать твои мысли: там ведь есть подводная лодка… но её нет!.. но она есть!.. но её нет!..

И тогда я снова переключаю диапазон на 3,5.

Наш W, он всегда ходит в капитанской фуражке. Он курит сигары, которые закупает в рейдах. А ещё он пишет книжки. Исторические, научные, технические — всякие. Наш W может всё. Когда мы стояли в порту, в Германии, а тут буря, и никто не может корабль в море вывести в такую погоду. И тут капитан одного немецкого корабля приходит к нам на корабль и говорит: мы слышали, что на вашем судне находится главный конструктор РЛС «Астра», это так? Это так, говорим мы. И они стали просить и умолять нашего W, чтобы он сам вывел корабль в море. И W сначала не соглашался, а потом действительно вывел, и это был единственный корабль, который в тот день вышел в море…

Янки успокоился и собрался улетать, и тут я снова переключаюсь. Десять сантиметров! Летит обратно! На этот раз так низко, что мне видно его самого. А ему видно нас. Во всех подробностях. Видно рыбу, которая свободно вялится на нашей палубе под золотым солнцем: мы её ловим, развешиваем, сушим и в трюме коптим. Видно меня, мою рубашку, сандалии, видно «Астру». И тогда я показываю ему на нашу РЛС, смеюсь и машу рукой. Янки вскипает. На следующем заходе он разъярённо грозит мне кулаком и хохочет! И я смеюсь и тоже поднимаю кулак! Мы хохочем и грозим друг другу! Да, он понял, понял, в чём тут дело, тысяча чертей! И мы хохочем и грозим, и океан сияет под нами, розовый, как цветущее гречневое поле, и небо светится.

Я в работе бешеный. Со мной и сейчас людям непросто. Что же было тогда, когда я был молодой и у меня глаз горел. Идёт «Мимоза». Это двенадцать вот таких полных шкафов, колёса и провода. Это шестнадцать ракет из подводного положения на семь тысяч километров, каждая поражает четыре цели. По тем временам.

Был тогда я слесарь-сборщик, начальник участка. Карьеру, как принято выражаться, я не начинал. Просто пришел на завод и работал. Тогда о карьере я ничего не знал.

Далеко не сразу я начал всё делать как надо. Сначала ничего не получалось. Думал, брошу всё к чёртовой матери… Даже хотел наняться техником в Антарктиду. Но меня директор N отговорил. Не могу сказать, что он ругался, но по лицу было видно. Тогда у меня возникло желание исправиться.

Так я остался на «Свободе». Меня начали постепенно, аккуратно повышать. Раз в четыре года я получал новое звание. Мастер, потом начальник участка.

Идёт «Мимоза». С начала апреля по конец сентября сделано три комплекта. Работают все цеха в три смены. В отпуск никто не ходит.

Наступает конец сентября. Тогда вызывает меня начальник цеха B… Легендарный был человек. Как и я. Живой, восприимчивый, взрывной.

И вот вызывает меня B и говорит: знаешь, F, тут такое дело, нужно собрать к седьмому ноября ещё четыре «Мимозы». Я говорю: надо — сделаем.

Я ничего не знал. Почему, зачем такая потребность. Я свои железки.

Начали делать. Главное, со всеми договориться, чтобы все работали. Я со всеми договорился. Все согласились. Пошли жарить. Жарим двое суток, трое. На четвёртую ночь только разошлись по домам. Утром снова за дело.

На восьмой день такой работы приходит B, смотрит, что, сколько сделано. Смотрит, видит — мало: а говорил, сделаем. Ну я возражаю: сделаем. А B, он всегда знал, кто на что способен, и не церемонился. И я увидел, что он во мне усомнился. И разволновался я, конечно.

После работы опять бегу к метро, чтобы на последний поезд не опоздать. Еле успел. А жил тогда я на Просвещения, туда метро не шло, троллейбусом от Финляндского вокзала и там ещё пешком.

Полпути на троллейбусе проехали, я последний пассажир. Рядом с Пискарёвским кладбищем троллейбус останавливается. Всё, водитель говорит, вылезай, вон здесь развернуться можно, я до кольца дальнего не поеду. Я: а как же? Он: а как хошь.

Четверть второго утра. А мне назавтра на завод. И до дома ещё километров семь. Погода октябрь, холодно, ветер, дождь со снегом. Что делать? Пошёл напрямик через кладбище.

Иду и вдруг чувствую, что дальше не могу. Падаю с ног, и всё. Хорошо, лавочка рядом была. Я в брезентовой куртке такой был. Лёг, капюшон натянул на глаза, всё. Мысли, что замёрзну, не было. Лёг и отрубился.

И мне приснился поразительный сон. Таких больше никогда не снилось.

Приснилось мне, что я плаваю в толще океана. А рядом со мной по углам огромного как бы квадрата плавают четыре подводные лодки. В виде матрёшек. Две наши и две американские. Зависли в толще воды и ждут. А в серединке этого квадрата плаваю я. Пить охота — страшно. Но я рта открыть не могу. И напиться в океане мне нечем.