Он купил бутылку «Смирновской» и вприпрыжку понесся к прапорщику.

Прапорщик, увидев бутылку, раздвинул в улыбке толстые влажные губы, ободряюще подмигнул Мослакову:

— Молодец! То купил, самое то, — подхватил бутылку из рук капитан-лейтенанта, звучно чмокнул ее в донышко.

Машина была справной, прапорщик не обманул — тянула, как новая, это Мослаков почувствовал, едва выехали с хозяйственного двора. Руль ходил легко, коробка скоростей была хорошо смазана, в мосту ничего не скрипело, не стучало.

— Машинка — м-м, действительно ухожена, — Мослаков с одобрением качнул головой, — прапор нас не наколол, — он послушал звук движка и вновь одобрительно качнул головой. — Хотя запросто мог нас ободрать. Запросил бы за машину не одну бутылку, а ящик — и все. Ты, дядя Ваня, пил когда-нибудь «Смирновскую»?

— Никогда не пил.

— И я никогда, — с сожалением произнес Мослаков. — А вот прапор пил. Неплохо бы попробовать.

— Неплохо бы. Но на какие тити-мити?

— Ладно! — решительно проговорил Мослаков. — Глядишь, по дороге подсадим кого-нибудь и малость подзаработаем. А если подзаработаем, то позволим себе скоромное.

— Жизнь ныне, Паша, вон какая стала: век живи — век пробуй новое.

— Все течет, все изменяется…

Паша Мослаков вдруг приподнялся с сиденья, вытянул голову и восхищенно почмокал губами:

— Ты смотри, дядя Ваня, какая девушка идет! Не идет, а легенду складывает.

— Где легенда?

— Да вон идет! Не туда смотришь! Смотри на противоположную сторону улицы! — Мослаков, охнув, прижал рафик к бровке тротуара, стремительно вывалился из кабины.

Он боялся упустить девушку.

Перебежал через улицу, едва не столкнувшись со стареньким жигуленком-копейкой и громоздким, страшноватым, как паровоз, джипом черного цвета, на секунду задержался на разделительной зеленой полосе, где росли розы — на удивление сочные и яркие в этом сизом чаду, сорвал одну, самую крупную, с длинной ножкой, и, не обращая внимания на улюлюканье какого-то пенсионера, который, держась обеими руками за края соломенной шляпы, предавал Мослакова анафеме, помчался за девушкой.

Он догнал ее через пятьдесят метров и, как опытный спортсмен, обошел почти впритирку с левой стороны, круто развернулся и, оказавшись с ней лицом к лицу, упал на одно колено. Девушка остановилась с недоуменным видом.

Мослаков протянул ей розу:

— Девушка, примите, пожалуйста, от Вооруженных сил Каспийского моря. Не откажите, а?

Девушка вспыхнула, цвет ее щек сровнялся с цветом розы. Она нерешительно приняла цветок.

— Ах, Пашок-Запашок, — покачал головой мичман, наблюдая за этой картиной. — Клоун Олег Попов.

Мослаков поднялся с колена, накрыл голову одной рукой, развернул ладонь, чтобы над носом образовался козырек, другую руку притиснул к виску, отрапортовал:

— Капитан-лейтенант морской пограничной бригады Мослаков Павел Александрович!

Девушка молчала — еще не пришла в себя от столь стремительного знакомства.

— Попросту Паша, — добавил Мослаков, перевел дыхание и выпалил стремительно, слепив слова в один комок: — Друзья еще зовут Пашком, Пашучком, Пашуком, Пашечкой, Паней, Паньком, Пашукенциным, Пашкевичем — по-разному. Кто во что горазд, тот так и зовет.

Девушка продолжала молчать, но не уходила, смотрела на Мослакова с интересом.

— Хотите, я еще раз перед вами на колени встану? — предложил Мослаков. — Чтобы узнать, как вас зовут? Можно?

Девушка качнула головой:

— Не надо.

Мослаков почувствовал, как затылок ему сдавило что-то жаркое, распаренный асфальт под ногами дрогнул.

— Тогда скажите хоть, из какой вы сказки? — взмолился он.

— Вы не боитесь, что с вас за эту розу возьмут штраф в пятьдесят минимальных окладов? — спросила она строго.

— Не боюсь! — Паша гордо выпятил грудь. — Такие розы не имеют права расти на уличных газонах.

Наконец он смог получше рассмотреть девушку. Всякие красотки с обложек модных журналов, дивные топ-модели с ногами-ходулями и роскошными, до пояса волосами не годились ей в подметки. Это была настоящая врубелевская царевна. Длинная шея, персиковые, с легким, золотящимся на солнце пушком, щеки. Глаза такие, что в них можно утонуть — нырнешь и не вынырнешь, во взгляде скрыто нечто такое, что никогда не разгадать — ласковое, зовущее, таинственное. Верхняя губа приподнята вопросительным уголком, словно бы девушка хотела что-то спросить, но не решалась.

Мослаков ошеломленно покрутил головой, подумал, что в другой раз он спрятал бы свои восхищенные чувства куда-нибудь подальше, в самый глухой угол, но только не сейчас.

Девушка оглянулась — услышала непрекращающиеся стенания пенсионера.

— Ради вас я готов уплатить и пятьдесят минимальных окладов, — Мослаков сверкнул белыми зубами. — Не жалко.

Лицо девушки неожиданно смягчилось, в глазах что-то дрогнуло, она улыбнулась Мослакову. Это была его улыбка, она принадлежала ему — не улице, не солнцу, не роскошным иномаркам, проносящимся совсем рядом по шипящему разгоряченному асфальту, а ему. Лично.

Так иногда бывает: между совершенно незнакомыми людьми вдруг что-то пробегает, проносится какая-то электрическая искра, и мир мигом делается иным, и люди становятся иными — делаются красивее, добрее. Пусть это звучит слишком наивно, но это так. Странная невидимая связь, притягивающая людей друг к другу, действительно существует. Девушка наконец тоже рассмотрела человека, стоявшего перед ней. Человек был одет в простые джинсы с белесыми вытертостями на коленях и старую футболку с блеклым застиранным названием, увидела его глаза — надежные мужские глаза, подтянутое лицо с ямочкой на подбородке…

К пресловутым «новым русским» этот человек не относился — не та одежда, нет на шее «голды» — толстой золотой цепи, — нет перстней на пальцах и главное — отсутствует сальная улыбка и выражение вседозволенности в глазах; к «старым русским» он тоже не имел отношения, для этого не вышел ни возрастом, ни партийностью, ни брюзгливостью, он был — кем-то средним между «старыми» и «новыми»… Девушка протянула Мослакову руку:

— Ира!

А Мослаков вдруг засуетился, засмущался, у него совершенно исчезла напористость, позволившая ему выскочить из машины едва ли не на ходу и погнаться за незнакомой девчонкой, — покраснел, вытер пальцы о джинсы и ответно протянул руку девушке.

Она поняла, что неожиданно раскусила этого человека, он сделался ей понятен, как будто они давно были знакомы. Губы Иры дрогнули в смущенной улыбке.

— А по отчеству? — спросил Паша.

— По отчеству не обязательно.

— А по фамилии?

— По фамилии Лушникова.