На великолепной свадьбе в замке каждый мог видеть радость в глазах маленькой невесты, влюбившейся с первого взгляда в генерала, которого товарищи прозвали «Серебряным животом». Бедняжка искренне полагала, что этот радостный день ознаменует собой череду долгих счастливых лет, может быть, иногда и печальных, как и полагается жене солдата, но зато окрашенных появлением многочисленных детишек.

Но увы! Через десять дней после свадьбы новоиспеченный жених понял, что семейная жизнь представляет для него столь же малый интерес, как и служба Франции. Незаметно для всех, ни с кем не попрощавшись, он собрал вещи, сел на лошадь и уехал обратно в Австрию.

Десять дней замужней жизни вместо долгих лет брака! Юдит залилась горькими слезами, отказываясь верить в такой печальный конец ее супружеской жизни. Да, ее супруг уехал… но он же вернется; и к тому же она надеялась на его рассудительность, которая уж точно приведет его обратно. Долго еще у девушки будет теплиться такая надежда, долго еще молодая жена будет отказываться поверить в то, что ее герой мог поступить так отвратительно: предательски бросить свою суженую и во второй раз сбежать из родной страны, которая его так великодушно простила.

И она принялась писать ему и писала в течение долгих лет. Так началась безответная любовная переписка, прекратившаяся только незадолго до смерти Юдит. Супруг ни разу ей не ответил. А ведь в ее письмах было столько нежности, столько благородства:

«Месье, я понимаю, что вы мной пренебрегли. Со временем мне удалось приспособиться к вашим прихотям, и я думаю, что вы предпочитаете любить, сохраняя молчание. Но следовало меня предупредить до замужества, чтобы это не стало для меня такой поразительной неожиданностью».

Бедная Юдит, она не могла себе даже представить, что ее супруг был попросту неспособен на такие мысли и чувства. И постепенно она привыкла получать о нем вести с полей сражений.

Клод-Александр прославил себя под Белградом, и Юдит ликовала, будучи счастлива от того, что считается супругой такого великого героя. И она продолжала посылать ему письма, не получая ответов. Однажды она все же написала ему:

«Я прошу вас всего лишь напоминать раз в неделю вашему лакею, что у вас есть любящая жена и что она просит сообщать ей, что вы живы и находитесь в добром здравии».

Разве можно выразить свои чувства трогательнее, чем в этом письме? Бонневаль приказал своему лакею передавать ей новости о себе, и вскоре у Юдит возникло нечто вроде диалога по переписке со слугой мужа. Каждый из них говорил о третьем лице, как верующие говорят о Боге.

А их кумир тем временем оставался верен своим принципам. Слишком долго находился он в хороших отношениях с принцем Евгением. Конечно, так не могло продолжаться вечно, и Бонневаль, язвительный болтун, допустил серьезную ошибку, посмеявшись над особыми вкусами своего командира: приняв достаточную дозу алкоголя, он сказал, что в Париже Евгения Савойского называли «Мадам». И даже подчеркнул:

«Это потому, что он часто бывал дамой для молодых людей».

Смех смехом, а скандал разразился немаленький. Чтобы избежать гнева принца и имперской полиции, Бонневалю не оставалось ничего, как ретироваться в спешке и искать убежища в Брюсселе.

Однако он там почти не задержался, потому что вскоре нашел новое приключение: на этот раз оно было связано с именем королевы Испании Луизы-Елизаветы Орлеанской, которую король застал с маркизом д’Эзо. Как ни странно, в этой истории Бонневаль выступил в неожиданной роли. Он не распускал язык, а был возмущен клеветой в адрес принцессы французских кровей, дочери «его друга» регента. Виновницей конфликта оказалась маркиза де При, супруга одного из фаворитов принца Евгения. И Бонневаль, не написавший ни единой строчки жене, бросился к перу и начал метать гром и молнии: «Мужчины, пускающие подобные слухи, – мерзавцы и мошенники, а женщины – путаны и потаскушки, заслуживающие того, чтобы им отрезали юбки по самую задницу, ибо недостойно порочить репутацию славной принцессы из старинного французского семейства».

И, дабы его послание не прошло незамеченным, Бонневаль стал говорить свое мнение каждому, кто только был готов его выслушать. Но никто его пыла не оценил. И в первую очередь сам император: он нашел странным, что закоренелый перебежчик отстаивал честь и пел дифирамбы тем, от кого сбежал. На что Бонневаль ответил ему письмом от 30 августа 1724 года, в котором напомнил, что император имел честь состоять в родстве с королем Франции через дома де Фуа и д’Альбре, а также, что ему следовало бы защищать честь уважаемого регента, его друга и друга его семьи.

Император этого высказывания тоже не оценил и, подталкиваемый принцем Евгением и мадам де При, приказал арестовать наглеца и отправить его в крепость Антверпена – подумать о своем поведении. Если он надеялся утихомирить Клода-Александра, то он ошибся; никогда еще Бонневаль не писал столько писем. Он осыпал Его Величество своими посланиями, в которых недвусмысленно намекал своему августейшему собеседнику, что тот с такой добротой правил Австрией, являющейся на самом деле империей дураков, представленных в первую очередь маркизом де При.

Вконец замученный Карл VI перенаправил высокородного заключенного из Антверпена в Моравию, в крепость Шпильберг. Как ни странно, туда его отправили совсем без сопровождения. И Бонневаль воспользовался этим, чтобы устроить себе небольшой отпуск: он вернулся в Австрию, дабы навестить одну амстердамскую красавицу. По пути доставил себе удовольствие: послал последнее письмо принцу Евгению, в котором назвал его преступником и обвинил в неблагодарном отношении к своему лучшему генералу, а в конце послания вызывал на дуэль.

Неудивительно, что по прибытии в Вену он был задержан и затем предстал перед трибуналом, приговорившим его к году заключения в Шпильберге.

Он переносил свое наказание с такой беззаботностью, что очень скоро стал другом коменданта крепости, с которым часто играл в шахматы. Тот рассказывал ему любопытные истории про сражения против турок, о которых у него остались самые лучшие воспоминания. Выйдя на свободу, Бонневаль решил, что Восток мог бы предоставить ему немало выгод.

Он распрощался с Австрией и прибыл в Венецию, где вел праздную жизнь, но поспешил оттуда уехать, чтобы избежать пленения австрийцами: принц Евгений, нашедший его наказание слишком мягким, пожелал вновь поместить повесу под стражу. И Бонневаль сразу отправился в Константинополь, дабы предложить свои услуги султану.

Махмуд принял его с распростертыми объятиями, доверил ему командование артиллерией, окрестил его Ахмет-пашой и побудил обратиться в ислам.

Во Франции эта новость была воспринята с ужасом. Вольтер же, услышав про очередные распри между султаном и его новым подчиненным, которого отправили в Среднюю Азию подумать над своим поведением, иронически написал: «Что меня удивляет, так это то, что, будучи сосланным в Среднюю Азию, он не стал служить персидскому государю, чтобы затем направиться в Китай, дабы и там успешно рассориться со всеми министрами».

А что же Юдит? Новость о том, что ее дражайший супруг вновь изменил родине, стала тяжким ударом для графини. Она, наконец, поняла, что Клод-Александр – человек, окончательно потерянный для нее и Франции. После этого она перестала ему писать. Четыре года спустя, зимой 1741 года, она скончалась. А вместе с ней угасла и ветвь рода Бонневалей.