За ними раздались крики, ругань, удары, нецензурщина. В парник просунулась голова в маске, потребовала дать ей все, что собрали. В руках человека нечто блеснуло опасно. Вреж жестами отказался, скрывшись за раскидистыми листами растений. Служитель согласился, нападения были не часты, не более двух за месяц, и обычно ко времени сбора, так что не подозревать в этом своих нет возможности. Кощунство лишать уставших от похода людей рекреации витаминами, но спорить с блеснувшим не хотелось, один раз на отказ отдать урожай расстреляли деревья, другой зло посматривали, похоже, в нападениях были замешаны если не все, то очень многие, и разочарование их могло навредить безмятежному отдыху после садовых работ.

— А наша доблесть в чем, — спрашивала супруга. — Они могли ввести охрану, им нет дел до твоих затруднений. Не стоит жаловаться, смотрят точно на обворованных, будто мы сами. Страна такая, — она жестко тыкала в карту мира по Шетландским островам. — Есть спорные территории, давай переберемся на край земли, где твои таланты оценят уважительно, а не легкими кивками и панибратством хлопков по спинам.

— Куда мы? У нас здесь все что только можно наше. Нельзя оставить родной край в трудные десять, кто заменит, разве отнесется по совести, продолжит работать по заданным лекалам, сама знаешь, не получится, а друзья обвинять будут опять не гибкое руководство. Не имеем права решить сами, — похожие паттерны вызубренных фраз отбивали мечты об отъезде в райские веси. Было, что звал судить тех, с кем работал, и они веселились над несбыточными предложениями, оставить нехитрый скарб на них, и отбыть в солнечные государства, где оплата пропорциональна сделанному и по выходным можно танцевать в своих владениях, встречая одобрение проезжающих.

Пришлось отдать грабителю половину собранного, больше унести не смог бы. Вреж чертыхался в глубокой тени растений, проклинал не удачно избранный день. Ему достанется совсем мало, еще и подумают, и в прошлый раз было, сам и придумал налет, и ходя с друзьями по городу, видеть, что в них пытаются опознать грабителя.

Помог допрыскать оставшиеся растения, молча виновато отнекиваясь от невысказанных обвинений. Служитель дал ему щедро, он тоже слышал, что в нападениях винят Врежа, человека сложного, но пойти на такой риск не способного. Они распили чаю на осиновой стружке с уличного самовара, обменялись скучными новостями политики и кино. С одного парника при должном поливе можно кормить уйму людей, а в магазины поступает товар со сногсшибательными наценками и часто, о чем говорить стало не принято, лежалый. Трогать эту живую тему никто не позволяет, летучки не ведут к выводам, заседания проваливаются. Картельный сговор находит понимание в той части общества, что поддерживает идеалы элитного разграничения между согласными и готовыми на многое. Люди не склонны долго оговаривать интим продуктовых поставок, и оба выпустив пар негодования, успокоились до следующего обсуждения, ярость держит на плаву, точно прутья решеток пойманных ягуаров, подавляя, когда они сливаются с безлунной тьмой. Люди не согласны бороться, нет времени для самого необходимого, отношения растут бельем на порезанной старой бересте с дерева, где первый в щеку был неподвластен окрикам старших, бежавших во весь опор, и сбивших юного Врежа в высокую траву, невзирая на колючую крапиву и репейник.

Распрощавшись с добрым хозяином, Вреж отправился восвояси. Город ждал в дымке предрассветной праны, манил просыпающимися машинами и заводящимися перед насыщенным днем семьями. Сегодня он желанен всем, но навестит ее, красивую в утренних бигудях, поправляющую голубцы на водяной бане щипцами. Успеет к завтраку, и если не надоест, день будет на удаль, сыграют партию, обменяются пережитым, понежатся на сосновых досках импровизированной веранды. Растений не так много, но они присвоят визиту здоровый дух деревни.

В театре было людно. По биссектрисе неправильного четырехугольника внутреннего помещения барражировал зло смотрящий по сторонам глава попечительского совета.

Ему пришла весть, что труппа бунтует против заведенного порядка, просят аудиенции с министром, манкируют постановку с англичанином. Захваченных денег было мало мальски на двух первых с понедельника по четверг, когда лучшая составляющая аудитории вскинет дружно на быка по двадцать кооперацией. Питание было отменным, хотя макароны могли и заменить. Позвав поникшего дублера, глава объяснил, что не надо бояться их конфликта, но при условии созыва журналистов, могут остаться без всех денег, не считая уже взятых с них ранее. Собеседник был не в курсе бунта, хотел помочь. Обратив вспять проходки, попечитель закричал на мойщицу, дескать, что она смеет думать, когда та, что приходит в пятницу не ставит и штемпель в пропускной лист, игра у нее. День такой мордовали проставившегося планера. Смотреть за ними не составило и гроша для подаваемых при усобице листах.

— Подождите в стороне! Не надо мешать репетировать, — кляла их по чем стоит разнузданная прима.

— Нас не беспокоить, пока есть мнение, что люди в стороне и по воле богов китайских за и против совершают акты борьбы, в стороне мнутся пришлые, почти свои, но родители не дали горевать над житейским.

— Злость праводоруба, рождены сразить копьями посюсторонние адвайты. Вести подобающе и моление жать к узким стенам схожих прихожих.

— О мне, тогда трепещи, зная рассудок прочности и не обессудь на кромешные сутры, ручные мотивации и балочные мостки перекрытий. Знаем где полегли, и мнение о смерти не играет приснопамятной присказки, или с нами, но в фантазии не обремененности бытом, где сходятся мрамором бриллиантовым цельные плиты. Жар костра.

На шее висят ордена и подвязка чулок одна, а не две, можно решить, когда урон на небе, полным ропотом, падение ниц формирует сочельник, когда в носок доллары и браслеты барят.

— Давайте совещание. Я ваш духовный наставник на четыре меры, сняв по трупу, с халдея, везущего, и по везению не проводящего дни в обрыдлом. Кинь наперекрест гильдию, поймаешь шах идолу.

— Прости мне падение с зарницы, красный угол и скатерть на мучение. Кто платит по стопарям, одолжив не более, чем победа из ям, выбрав стихию окая, с поволокою и подушку гнет проволокой неимоверно, зашла заверить, все у меня.

Препирательства осведомили о наступлении двенадцати. До начала пять часов, полных безоглядной всеядности. Я дам плов, не видя улов, но летом тепло, а казаны в городе не ставят, наше значит голодание, ржать хлебоконем, что сосед не чуял экивоки, их может и ряд быть, люди пьют соки, привет напал на человека после медитативного состояния, ягоды.

Глава жмурился от чрезмерного света ламп. Грозил позвать администрацию, придти с одного от большего. Реконструируя, что произошло после, кто припадал ниц, некоторые жили сто двадцать на бывшем погосте. Гостеприимство и вежливость принимали синонимичные обличил, прима ставила нежность, напротив глава драл приличия. Кичем заверчено, чтобы развернуть градусов на семь, по транспартиру русский, и первый блекло плачущий день. Влекло их в гостиную плясками, яростью злобы, там лики перемежались с отработкой зазнобы. Явиться всеми плохими героями и ломая наледь рыбой на безмозглость, ровные повесы вели счет безвыходным ситуациями, когда звали обождать, или не играя, обняться. Проснуться, стать своим в компаниях на расстоянии, всем разом, глава не мог, а деньги не вызвали ажиотации, что дают было в памяти с лихом, и он наслаждался их наговором на аргументы, надо заставить заменить кресла в зале, платят за опахала и далее без визга с зарисовок, тоже требует над собой роботы.