litbaza книги онлайнСовременная прозаДень учителя - Александр Изотчин

Шрифт:

-
+

Интервал:

-
+

Закладка:

Сделать
1 ... 6 7 8 9 10 11 12 13 14 ... 145
Перейти на страницу:

Мирошкин не любил свою жену. Кроме ее идиотской привычки перед сном или даже посреди ночи выйти на кухню, что-нибудь съесть и запить, а затем поцеловать его — «Лучше бы меньше ела, а то уже разнесло всю» — Андрея Ивановича выводило из себя то, что она регулярно забывала выключать свет в туалете, на ночь красила ногти вонючим лаком и в то же время в любой мороз открывала окно, заявляя, что она не может спать без притока свежего воздуха. А как она храпит по ночам! А стакан воды, который она ставит около кровати, говоря, что ей всегда хочется пить по ночам! И при этом она никогда не прикасалась к этому стакану, а на следующую ночь, не вынеся на кухню стакан со старой водой, наливала и ставила новый так, что в комнате иногда накапливалось их по три-четыре. И вообще — все захламлено, распихано куда попало! Откроешь шкаф — что-то обязательно выпадет, все ящики не задвигаются, за них обязательно завалилась какая-нибудь ее шмотка… Начнешь ей делать замечания — будет орать, попрекать тем, что мало зарабатываю. Однажды Андрей Иванович не выдержал и выкрикнул в ответ: «Зарабатывал бы больше — женился на более красивой бабе!» Ему это запомнили и не зря — это был тот редкий случай, когда Мирошкин неосторожно сказал правду, выдав свое отношение к жене. Дело в том, что чувство нелюбви не было тем, иногда с годами возникающим чувством равнодушия или неприятия, которое появляется у супругов, давно состоящих в браке, — Мирошкины были женаты недолго. Нет, Андрей Иванович не любил жену никогда и вполне отдавал себе отчет в этом. И ведь нельзя сказать, что Ирина Валерьевна была несимпатичной. Ее даже, несмотря на прогрессирующую полноту и не очень длинные ноги, и теперь находили привлекательной. Просто она была не тот человек…

Выйдя на улицу, Андрей Иванович сразу ощутил всю свежесть осеннего утра. Начало октября выдалось холодное, с ночной температурой, опускавшейся до нуля, утренним ледком на лужах, но, как это и должно быть, с яркой, разноцветной, еще не опавшей листвой деревьев. Рядом с этой природной красотой творения рук человеческих выглядели убого — дорога, по которой шел Мирошкин, зажатая между нескончаемым многоподъездным домом и рядом «ракушек», надпись, растянувшаяся на несколько «фасадов» гаражей: «Ветка сирени упала на грудь. Милый мой Вова, меня не забудь», очередь пенсионеров с бидонами, выстроившаяся возле бочки с надписью «Молоко», а дальше, за аптекой, Андрею Ивановичу предстояло свернуть на «дорогу жизни» и влиться в толпу трудящихся, мрачно следующих вдоль проезжей части к станции метро «Пражская». «Дорогой жизни» Мирошкин называл ее потому, что, казалось, движение людей здесь не прекращалось никогда. Утром сонные женщины и мужчины, последние — в большинстве сжимая в руке банку с пивом, а в зубах — сигарету, проходили в направлении метро. Вечером, вплоть до глубокой ночи, те же сонные от усталости женщины и мужчины, по-прежнему вооруженные неизменными пивом и сигаретами, возвращались домой. От этого меняющего свое направление людского потока отходили дорожки-ручейки, которые по утрам как бы питали «дорогу жизни», а вечерами питались от нее пешеходами, сворачивавшими на них, направляясь к своему дому. Большие дома столь стремительно выплевывали людей утром, а вечером поглощали в себя, что дворы казались вечно сонными и пустыми. Зато «дорога жизни» всегда бодрствовала. Так по крайней мере казалось Андрею Ивановичу, хотя, пройди он по этой дороге дневными часами в будни, она поразила бы его немногочисленностью пешеходов. Но днем Мирошкин бывал здесь только по воскресеньям, и в это время тут опять жизнь била ключом — люди шли на рынок за продуктами, возвращались домой, направлялись в гости и потом также возвращались домой, гуляли с детьми. Здесь всегда было много пьяных мужчин, по вечерам казалось, что трезвых среди них почти нет, а значительный вид, с которым они сосали пиво, как бы говорил: «Вот я, какой молодец — поработал (это вечером, утром — «собираюсь работать») и пью пиво». Мирошкину даже казалось, что банка пива — неизменный атрибут обитателей улицы Красного Маяка. Он, посмеиваясь, говорил жене, что он-то, наверное, выглядит в глазах соседей бездельником — видно, не напрягается на работе, раз расслабляться пивом ему не надо…

Возле аптеки Мирошкин замедлил шаг. Работала только молочная кухня, треснувшие витрины аптеки, убранные решетками, были темны, на дверях висел замок. Было еще слишком рано, да и покупать он ничего не собирался. В аптеку Андрей Иванович заходил лишь за презервативами, но их сексуальная жизнь с Ириной текла столь размеренно, что бывал он здесь редко. Лишь однажды Андрей Иванович зашел по другому поводу — купить «Алкозельцер». Это случилось на другой день после свадьбы, на которой они с женой так перепились какого-то левого шампанского с богатыми этикетками, что утром не могли оторвать головы от подушек. Бледно-зеленый молодой супруг все-таки преодолел слабость и выбрался тогда из дома в аптеку. За прилавком стояла красивая девушка в белом халате. Возможно, впрочем, она не была очень красива, и от нее веяло ПТУ, но эта высокая, грудастая, темноволосая кобыла все равно взволновала воображение Мирошкина. Ему даже показалось, что она также смотрит на него с интересом. И он остро ощутил, что, женившись, поставил на своей жизни жирный крест. В следующий раз Андрей Иванович явился в аптеку через месяц, вырядившись как на свадьбу. Девушки не было. Судя по всему, за несколько недель она нашла себе гораздо лучшее применение, чем отпускать страждущим антипохмельные и контрацептические средства. Это было давно, но каждый раз, когда Андрей Иванович проходил мимо аптеки, его охватывали всякие неопределенные мечты, нападала необъяснимая грусть, и он всегда притормаживал. «Эх, рано я женился», — неизменно проносилось в голове. И каждый раз, отходя от аптечной витрины, Мирошкин знал, что эта утренняя остановка будет иметь для него одни и те же последствия — оттолкнувшись от воспоминаний о красотке в белом халате, он примется перебирать в памяти женщин, которые прошли через его жизнь, каждый раз недоумевая, как нескладно все у него в этой жизни вышло.

У самого поворота на «дорогу жизни» Мирошкина ждал еще один объект, навевающий мысли о безвозвратно утерянном. То был пень. Еще летом на этом месте стояло дерево. В дневное время ничего в нем особенного не было — обычный клен. Но ранним утром и вечером, когда Мирошкин и проходил-то мимо него, клен преображался. Он рос прямо под фонарем и поэтому, когда на дерево падал свет, оно казалось золотым. Дерево горело золотом и осенью, и летом — независимо от цвета его листьев, и даже зимой, когда желтый свет заливал голые ветви. Отправляясь утром в школу или библиотеку, возвращаясь вечером домой, Андрей Иванович бессознательно стремился скорее дойти до «золотого дерева», чтобы еще раз увидеть эту красоту, казавшуюся ему главной достопримечательностью улицы Красного Маяка. «Золотое дерево» погибло, как и другие пятьдесят тысяч берез и осин, но в большинстве все-таки кленов и тополей, во время страшного урагана, который пронесся над Москвой в субботу 20 июня 1998 года. Андрей Иванович очень хорошо запомнил дату, поскольку считал этот день поворотным в своей жизни. Весь июнь стояла страшная жара, несколько недель столбик термометра не опускался ниже тридцати градусов. В тот день он, как всегда, работал за компьютером, заканчивая текст диссертации. Компьютер был куплен прошлой осенью, перед тем как соискатель приступил к написанию окончательного варианта своего труда…

1 ... 6 7 8 9 10 11 12 13 14 ... 145
Перейти на страницу:

Комментарии
Минимальная длина комментария - 20 знаков. Уважайте себя и других!
Комментариев еще нет. Хотите быть первым?