— Что ж… мне нужно идти. Меч ржавеет в ножнах.

— А стрела в колчане зазубривается от безделья, — произнес Голь, завершая старинный афоризм.

Они встали и обнялись, и Голь страдал все время, пока великан с энтузиазмом мял его в объятиях и хлопал по спине. Этот человек был совершенно неотесанным грубияном, мощным, как медведь.

Они обменялись еще несколькими любезностями, и Воин строевым шагом вышел из палатки. Вскоре раздалось урчание грузовика. Голь выглянул наружу, наблюдая, как эль-Муджахид и его солдаты удаляются в вихре коричневой пыли и дизельных выхлопах. Машина перевалила через гребень холма и исчезла из виду.

Теперь он мысленно сосредоточился на своей настоящей работе. Нет, о пластиках, полимерах, защитном обмундировании для янки он не задумывался ни на секунду. Сейчас ему предстоит другое: встретиться с Амирой и навестить ее лабораторию, чтобы посмотреть, что подготовил его прелестный доктор Франкенштейн.

Сотовый телефон завибрировал в кармане. Голь посмотрел на дисплей, улыбнулся и нажал кнопку.

— Все зашифровано?

— Разумеется, — ответил Тойз, как отвечал неизменно.

Тойз скорее разучился бы дышать, чем забыл включить телефонный скремблер.

— Добрый день, Тойз.

— Добрый день. Надеюсь, у тебя все в порядке.

— Я гощу у наших друзей. На самом деле твой любимец только что отбыл.

— И как там поживает эль-Паразит? Какая жалость, что я его не застал, — сказал Тойз, и яду в его голосе было столько, что хватило бы прожечь танковую броню.

Тойз — урожденный Александр Чисмер из Пурфлита — никогда не скрывал своего отношения к эль-Муджахиду, грубому, несдержанному, неопрятному. Тойз представлял собой полную противоположность — стройный и элегантный молодой человек, от природы утонченный и, насколько мог судить Голь, совершенно не отягченный какой-либо моралью. Тойз хранил верность двум вещам: деньгам и Голю. Любовь к первому граничила с эротизмом, чувство ко второму было лишено всякой романтичности. В сексуальном плане Тойз был всеяден, однако его вкусы распространялись на дорогих моделей обоих полов, обладающих тем, что некогда величали героиновым шиком. Кроме того, в бизнесе Тойз отличался непревзойденным профессионализмом, поэтому нерушимая стена отделяла его обязанности в качестве персонального помощника Голя от так называемой личной жизни.

А еще он являлся единственным человеком на свете, которому Голь доверял.

— Он просил передать, что любит тебя, — сказал Себастьян, и Тойз издал злобный смешок. — Как там продвигаются приготовления к путешествию?

— Все готово, сэр. Наш вечно потеющий друг совершит незабываемый кругосветный вояж без всяких накладок.

Голь усмехнулся.

— Ты просто чудо, Тойз.

— Верно, — промурлыкал Тойз. — Это я. И кстати… а ее ты уже видел? — Его голос сочился ледяным ядом.

— Она будет здесь с минуты на минуту.

— Гм, что ж, передай ей от меня смачный поцелуй.

— Уверен, она придет в восторг. Есть какие-нибудь новости или ты звонишь просто поболтать?

— На самом деле чертов америкос названивает день и ночь.

Улыбка Голя померкла.

— Да? Что за паника?

— Мне он не говорит, однако я подозреваю, что это связано с нашими заграничными друзьями.

— Лучше я сам ему позвоню.

— Наверное, так будет лучше, — согласился Тойз, после чего прибавил: — Сэр? Я не вполне уверен, что этот янки действительно… как бы это лучше сказать… надежное капиталовложение.

— Он на своем месте.

— Прямая кишка тоже.

Голь засмеялся.

— Веди себя хорошо. Пока что мы в нем нуждаемся.

Тойз произнес:

— Тебе нужны друзья получше.

— Он не друг. Он орудие.

— Точнее не скажешь.

— Я от него избавлюсь. А ты пока что запихивай свою задницу в самолет и встречай меня в Багдаде.

— А откуда, по-твоему, я звоню сейчас? — сухо поинтересовался Тойз.

— Значит, ты уже и мысли мои читаешь? — обрадовался Голь.

— Кажется, это входит в список моих обязанностей.

— Так и есть.

Голь улыбнулся, отключаясь. Он ткнул пальцем в новый номер и подождал, пока установится соединение.

— Департамент внутренней безопасности, — отозвался голос на другом конце линии.

Муниципальное шоссе № 50 в Мэриленде.

Суббота, 27 июня, 16.25

По дороге обратно в Балтимор у меня было время подумать, и в голову приходили в основном невеселые мысли. Мне хотелось надрать задницу Черчу за то, что он проковырял дыру в моем внутреннем мире. Он заставил меня драться с покойником.

С тем, кто давно умер.

Наверное, на протяжении примерно сорока миль меня мучила эта тема, снова и снова прокручивавшаяся, словно пластинка, которую заело. Отмахнуться не получалось. Я и покойник. В комнате. Он хочет отгрызть от меня кусок. Как найти способ примириться с этим!

Джавад не был живым, когда на меня нападал. Может, я и не ученый, но все эти создатели фактоидов, пишущие в газетных подвалах, — восточные, западные, любители альтернативной медицины, — все без исключения согласятся с тем, что покойники не кусаются. В кино — да, сколько угодно. Но не в Балтиморе. Однако Джавад мертв, значит, произошло нечто из ряда вон выходящее… Еще двадцать миль незаметно остались позади.

Что там говорил Черч? Прионы. Надо поискать это слово, когда приеду домой. Та малость, какую я знал, была почерпнута мною из передач канала «Дискавери». Кажется, что-то связанное с коровьим бешенством.

Ладно, Джо, хорошо… если все случилось на самом деле, надо найти в этом какой-то смысл. Коровье бешенство и мертвые террористы. Биологическое оружие некоего вида. С мертвецами. ОВН. Отдел военных наук, родственная организация внутренней безопасности. Что все это значит? Я сунул в проигрыватель новый диск «Уайт страйпс» и постарался остановить мыслительный процесс. И не думал ни о чем почти четыре секунды.

Съехав с шоссе, я завернул в «Старбакс», заказал венти[10]и шоколадное печенье — скряга Черч, что он понимает в печенье? Оплатил счет, оставил все на прилавке, зашел в уборную, поплескал водой на лицо, после чего меня вывернуло в унитаз.

Я чувствовал, как дрожь возвращается, поэтому умылся, прополоскал рот, напустил на себя вид «это не я только что убил зомби» и вышел, прихватив свой кофе.

Себастьян Голь.