— В чем его недостатки?

— Небрежная полицейская работа. В ночь накануне рейда со склада выехали два грузовика, один мы выследили, другой упустили. Леджер принимал участие в наблюдении.

— Полагаю, когда мы затребуем все записи по этой операции, то получим другую картину.

Грейс, кажется, сомневалась.

— Что еще из минусов? — спросил Черч.

— Сомневаюсь, что он эмоционально уравновешен.

— Вы читали заключение психиатра?

— Да.

— В таком случае это вам и так известно.

Она поджала губы.

— Он не подчиняется безоговорочно. Его будет сложно контролировать.

— В качестве рядового оперативника наверняка, но что, если он будет руководить отрядом?

Грейс хмыкнула.

— Он сержант без боевого опыта. Был самым низшим по званию среди членов оперативной группы. Я с трудом представляю… — Грейс помолчала, откинувшись на спинку стула. — Вам нравится этот парень, да? — приподняв бровь, спросила она.

— Какие-либо симпатии здесь неуместны, Грейс.

— Вы действительно видите его на командирской должности?

— Это еще предстоит определить.

— Однако он произвел на вас сильное впечатление?

— А на вас нет?

Грейс посмотрела в окно, выходящее в смежную комнату. Два агента в защитных костюмах привязывали тело Джавада к каталке. Она снова повернулась к Черчу.

— Что бы вы стали делать, если бы он его укусил?

— Поместил бы в комнату номер двенадцать к остальным.

— Прямо вот так?

— Прямо вот так.

Она на секунду опустила глаза, не желая, чтобы Черч прочитал в них презрение и страх. Ее, как и многих других сотрудников ОВН, терзали смятение и тоска. Неделя выдалась ужасная. Худшая за всю жизнь Грейс.

— Ваше заключение, — напомнил он.

— Я не знаю. Наверное, мне надо увидеть его в других ситуациях. Возможно, тогда я сделаю вывод, что он достоин надеть офицерские погоны и возглавить отряд. После того, что случилось в больнице, мы должны выбрать лучшего из лучших.

— Если бы решение принимали вы, то предложили бы ему вступить в подразделение?

Она побарабанила пальцами по столу.

— Вероятно.

Он подтолкнул к ней блюдо с «Орео» и ванильными вафлями.

— Берите печенье.

Грейс отказалась от угощения, вежливо покачав головой.

Черч поднял монитор и развернул его так, чтобы было видно им обоим.

— Смотрите, — сказал он и нажал на кнопку.

На экране появились люди в черных защитных костюмах, которые быстро двигались по коридору.

— Это склад? — спросила она. — Я это уже видела.

— Вы не видели этой части.

Джо Леджер вошел в кадр, ярдов на двадцать опережая штурмовика, с чьей камеры транслировалось изображение. Двое из группы захвата оказались под огнем врагов, которые стреляли в них, спрятавшись за горой тяжелых ящиков. Пули выдирали щепки из того жалкого укрытия, за которым скорчились агенты. Леджер с пистолетом в руке подобрался к противникам с позиции семи часов, оставаясь вне поля их зрения, однако открывать огонь с такого расстояния было чистым самоубийством. Он мог уложить одного или двоих, но оставшийся неминуемо пристрелил бы его. За неимением хоть какого-нибудь прикрытия Леджер вжался в стенку и скользнул вдоль нее. Грохот стрельбы заглушал все звуки, так что никто из троицы не заметил приближения Джо.

Оказавшись в десяти футах от них, он открыл огонь. Первым выстрелом прикончил одного, попав ему в шею сзади, и того отбросило силой удара на ящики. Пока двое других осознавали происходящее, Леджер подбежал вплотную, прицелился — и второй противник завалился назад, но тут затвор пистолета Леджера открылся. Времени менять магазин не было. Третий бросился вперед, вскинув дуло винтовки. Леджер парировал удар рукоятью, после чего фигуры замелькали в вихре рукопашного боя. Через мгновение все трое заговорщиков лежали на полу.

Грейс нахмурилась, однако воздержалась от комментариев, пока запись прокручивалась повторно в замедленном режиме. Вот наступил момент, когда пустой магазин вылетел из затвора, описав в воздухе изящную дугу. Леджер держал оружие перед собой так, что становилось ясно: он прекрасно знал, что патроны на исходе. Он разъединил руки и, по-прежнему несясь во весь опор, отбил разряженным пистолетом нацеленное на него дуло вражеской винтовки, одновременно выбрасывая вперед левую кисть. Его пальцы, полусогнутые и напряженные, разом ударили противника чуть ниже кадыка. В следующую долю секунды Леджер взвился в длинном прыжке, и носок его армейского ботинка вонзился в ямку под коленом врага, еще миг — и выставленное дуло «глока» пришлось противнику прямо в левую глазницу.

Тот отшатнулся, будто его отбросило отдачей от дробовика. Замедленная съемка зафиксировала плавное приземление Леджера. Одновременно он поднес свободную руку к ремню, чтобы достать запасной магазин.

— Ни хрена себе! — выпалила Грейс, не удержавшись.

— Весь процесс от момента, когда откидывается затвор, и до уничтожения последнего противника занял тридцать одну тысячную секунды, — произнес Черч. — Теперь объясните, с чего это мне захотелось, чтобы он служил в ОВН.

Она ненавидела, когда он обращался с ней как со школьницей. Однако Грейс удалось справиться с раздражением. На ее лице не дрогнул ни один мускул.

— Он не выказал ни малейшего колебания. Даже не поморщился, когда кончились патроны, просто перешел на другой способ атаки. И так стремительно, словно годами отрабатывал именно эту последовательность приемов.

— В свете вашего заявления можно считать, что он подходящий для нас кандидат?

— Не знаю. Его психологическое досье читается как роман ужасов.

— Все это в прошлом. Диссоциативное состояние Леджера было напрямую связано с определенной травмой, полученной им в подростковом возрасте. С тех пор ничто в записях не указывает на нестабильную личность.

Она отрицательно покачала головой.

— Страшное событие произошло в особенно значимый период, что накладывает отпечаток на дальнейшую жизнь Леджера. Потому-то он и начал изучать военное дело, пошел в армию, а затем стал полицейским. Он постоянно ищет способ выплеснуть гнев.

— Полагаю, он отыскал этот способ. И весьма полезный способ, Грейс. Если бы гнев поглотил Джозефа, то его патология была бы совершенно иной. Подверженный приступам гнева человек выбрал бы нечто противоположное, чтобы сливать эмоции, он же совершенствует свои данные через искусство — пусть даже не имеющее отношения карту.

— Что может быть интерпретировано как отчаянная попытка человека сдержать себя.