еще раз на общих основаниях. Сейчас такого положения нет, все поступают на общих основаниях. Мне кажется, что это неправильно. За два года студента можно очень хорошо узнать, а не «покупать кота в мешке». За этот срок студент проявит себя и как талант, и как человек. В период моего преподавания в консерватории, был случай, когда одна студентка с великолепным голосом (и все об этом знали) после подготовительного на общих основаниях не поступила. Здесь были, вероятно, какие-то «подковерные игры». Она, конечно, потом была принята, но какой удар, какой моральный урон.

В отличие от моей учебы в школе, в консерватории я учился, как «зверь». Я не пропустил ни одной лекции ни по каким предметам. Я занимался очень активно. Притом, природный певческий материал у меня был более чем скромный. Некоторые студенты класса Гуго Ионатановича говорили ему: «Зачем Вы его взяли. У него же нет голоса». На что он отвечал. «Поживем-увидим. Цыплят по осени считают». Проучился я полгода. И вот наступил первый зимний зачет по пению. Проходил он в Малом зале консерватории. Этот зал, хоть и называется Малым, но на самом деле совсем не малый. Это он малый по сравнению с Большим залом консерватории. Все студенты очень нервничают. Один студент вышел на сцену, начал петь вокализ и медленно сполз под рояль. Потерял сознание. Вот до какого напряжения были взвинчены нервы. Нет, я под рояль не падал, и сознание не терял, но тоже «отличился». В классе я пел вокализы сольфеджируя их, т. е. с названием нот. Гуго Ионатанович был принципиально против вокализации на одной гласной. Он говорил: «Ведь в жизни вам придется петь со словами. Вот и учиться петь надо со словами, а вокализация на одной гласной приводит гортань в статичное состояние». Я четыре месяца пел вокализы с названием нот, все было в порядке. И вот, я выхожу на сцену петь зачет и… и пою, вокализируя на одной гласной. Гуго Ионатанович понять не мог, как такое могло произойти. Позднее он говорил: «Ну, я мог бы понять это, если бы мы хоть раз в классе попробовали петь на одной гласной, но ведь мы же ни разу так не пели». Вот, что такое нервы. К счастью, больше у меня подобных казусов не было. Правда, был еще один неприятный момент, связанный с нервами. В классе я пел нормально, спокойно. Но стоило мне выйти на сцену и при публике, то через несколько секунд пения у меня горло схватывал спазм. Петь так было уже невозможно. Одно глотательное движение, которое убирало этот спазм, служило спасением. Но на это нужно время. А музыка не ждет, идет дальше. И эта «дырка» в пении очень заметна. Притом, это случалось только в самом начале пения, потом больше не возникало. Я спросил у Гуго Ионатановича, что же делать. Профессор ответил, что единственным «лекарством» от этого являются частые выступления на публике, и направил меня в сектор практики консерватории. В то время очень были распространены Университеты культуры при ЖЭКах и при школах. Вот сектор практики и формировал группы из студентов, которые обслуживали эти Университеты. Я стал ездить по ЖЭКам и петь. И, действительно, через какое-то время эти спазмы перестали появляться. Больше эта проблема никогда не возникала.

Помимо занятий по вокалу, мой профессор уже на втором курсе подготовительного отделения направил меня в оперную студию присматриваться, прислушиваться, и вообще, немного вживаться в театральную жизнь. В том же году он назначил меня на партию «Парня» в «Царской невесте». Это крошечная партия состоит всего из трех фраз. Но надо было их петь с оркестром, надо было не растеряться, и спеть вовремя. И хотя бы что-то сыграть. Позднее, также на подготовительном курсе, я спел уже более весомые партии: Трике и Запевалу в «Евгении Онегине» и Дона Базилио в опере Моцарта «Свадьба Фигаро».

С той поры я просто прописался в студии. Я проводил там все свободное время. Сейчас, вспоминая то время, я вижу, что юности у меня, в обычном понимании этого слова, не было. Я не ходил на танцы, не сидел в компаниях, не разгуливал с девушками. Я весь был поглощен занятиями и оперной студией. Летом 1960 года, после экзамена за второй подготовительный курс, меня перевели уже непосредственно в консерваторию, и я стал полноправным студентом первого курса вокального факультета Московской консерватории имени П. И. Чайковского. В то время консерватория не имела своей оперной студии, она арендовала несколько дней в неделю сцену Училища им. Щукина. Зальчик был очень маленький и сцена крошечная, не соответствующая оперному театру. Что и говорить, даже оркестр сидел под сценой, поэтому не всегда был хорошо слышен. И вот, на общем комсомольском собрании консерватории, когда зал был полон студентов всех факультетов, а в президиуме сидел ректор Александр Васильевич Свешников, мы, первокурсники, подговорили одного из наших студентов, которого звали Юра Калабин, с трибуны поднять вопрос о том, что студия очень мала и не соответствует требованиям оперного театра. Александр Васильевич пошептался с кем-то в президиуме, вероятно, узнавал, кто это такой, а потом спросил: «Товарищ Калабин, Вы сейчас на каком курсе?» Юра честно ответил: «На первом». Свешников продолжил: «Так вот, когда Вам понадобится оперная студия, мы уже построим новую». Вроде бы замечательно. Однако, с того момента прошло всего… 60 лет, Юра Калабин давно является солистом театра Б. А. Покровского, а может быть и вообще стал пенсионером, но до сих пор студии в консерватории НЕТ. Т. е. нет вообще никакой, ни своей, ни арендованной. Это поразительно – Московская консерватория им. П. И. Чайковского, считающаяся головным музыкальным учебным заведением, не имеет своей оперной студии. Певцы выходят из консерватории без оперной подготовки. Парадокс.

Наше поколение еще успело воспользоваться хотя бы той студией, которая была. Она нам дала очень большой опыт. В студии я спел (помимо «Парня», Трике и дона Базилио в «Свадьбе Фигаро») партии графа Альмавивы в «Севильском цирюльнике», Ленского в «Евгении Онегине», Рудольфа в «Богеме» и Антонио в «Дуэнье». Т. е. в студии я получил большой опыт и пения с оркестром, и сценического поведения, и общения с партнерами. Когда я пришел работать в театр, для меня театр не стал чем-то новым и чужеродным.

Казалось бы, небольшой случай в моей жизни, но, тем не менее, я хочу на нем остановиться. В самом начале первого курса вокального факультета я уже активно работал в студии. Однажды, во время перерыва репетиции, ко