– Первый раз, – произнесла, чувствуя, что во рту окончательно пересохло, а в груди ноет-ноет.

– Первый?

– Да. – А мы о машине или уже совсем не о технике?

Осознание, что же происходит и что действительно чувствую, напугало, и я подалась назад, врезаясь затылком в стекло.

– Так что, план в силе? – голос Михаила сел и огрубел. – Палки под колеса. Я толкаю, вы газуете.

– Меня Елена зовут. И можно на «ты».

– Можно. Это хорошо, когда можно.

Он покинул салон, предварительно опустив стекло, а я перебралась быстро обратно и замерла, застигнутая врасплох новой волной запретных ощущений. Сиденье хранило его тепло, и это снова воспринималось как прикосновение, даже объятие. Господи помилуй, да что же это такое-то?

– Ну с богом, Лена. Давай! – громко сказал Михаил минут через десять, во время которых он появлялся и исчезал, как призрак, кружа у машины.

Подняв целый шквал грязных брызг, я таки выскочила из ямы и закричала от радости. В этот момент сверкнула молния и загрохотало. Я распахнула дверцу, оглядываясь.

– Михаил Константинович, садитесь скорее в машину! – крикнула я. – В грозу быть рядом с деревьями опасно, а в автомобиле можно.

– Да куда же я полезу, весь в грязи.

Точно, он же сзади толкал, окатило, небось, с ног до головы.

– Да ерунда какая, я все отмою, – отмахнулась я и ляпнула то, от чего сама замерла в изумлении: – Ну или снимите костюм.

– Ну или сниму, – согласился он и занялся избавлением от одежды. – Но тогда некоторые вещи станут очень уж очевидными, и, надеюсь, ты к этому готова морально.

– Что?

По крыше затарабанил ливень, хлынувший сразу стеной, и я не могла его видеть до тех пор, пока он не распахнул дверь и не нырнул в салон. В одних трусах. Я отвернулась, уставившись в лобовое стекло так резко, что даже в шее что-то хрустнуло. Но это мало чем помогло. Мимолетного взгляда хватило, чтобы вид его мускулистого голого тела словно отпечатался на сетчатке, и сколько ни моргала, никуда оттуда не девался.

– Обратно ехать не вариант, здесь не развернуться. Вперед потихоньку. Может, хоть на открытое место выберемся. Не хватало еще, чтобы дерево какое на тачку завалило ветром.

– А если опять застряну?

– Со мной не застрянешь, Лена.

Послушавшись его, я на черепашьей скорости поехала вперед, щурясь в попытке рассмотреть хоть что-то за стеной дождя.

– Во! Гляди, там озеро или речка вроде!

Я еще ничего не видела, но спустя полминуты блеснула очередная молния и действительно отразилась в водной глади. Река.

– Все, тормозим. Можем попробовать тут развернуться и назад, если ты, конечно, хоть чуть дорогу знаешь.

– Не знаю. Совсем.

– Тогда есть разумное предложение дождаться утра и уже при нормальной видимости двигаться. Ясное дело, что населенный пункт совсем рядом, но, если поворотом где ошибемся, есть вероятность еще больше заблудиться. Ну или я могу сходить в поселок за помощью.

– Что? Нет! Не нужно никуда сейчас идти!

Дождь прекратился столь же внезапно, как и начался. Я все так же сидела, как замороженная, уставившись перед собой. Но это никак не меняло того факта, что я ощущала присутствие Михаила рядом все интенсивнее. Воздух между нами словно становился гуще, горячее, тяжелее, окутывая и замыкая в одно общее пространство.

– Лен! – хрипло позвал Михаил, и все мои усилия отвлечься, не думать, взять под контроль чокнувшееся либидо испарились бесследно от того, как прозвучал его голос. Голос откровенной нужды. Жажды. Той самой. Неимоверно заразной. – Бояться нечего. Не меня. Только если сама хочешь.

– Я не… – замотала головой, зажмуриваясь. Разве можно так? Это что ж такое, а? Разве не должны люди к этому как-то прийти? Симпатия, общение, притяжение, сближение… Это же нельзя, чтобы руку протянул и взял. Без разговоров, без моральной подготовки… или можно?

– Вас понял, – отрывисто бросил Михаил и порывисто распахнул дверцу.

Я проводила глазами его широкую спину и неожиданно опять испытала что-то вроде паники. Только теперь от того, что упускала нечто. Возможность узнать, познать. Которой может никогда больше не быть. Скорее всего, не будет.

Выскочила из салона, мысленно обзывая себя дрянью распутной. Михаил присел у берега и обмывался, черпая воду.

– Я хочу! – не сказала, от нервозности почти выкрикнула и отвернулась, испугавшись своей смелости. Ну вот и все. Отступать поздно.

Удержаться от того, чтобы не взлететь от ее «я хочу!», как от выстрела стартового пистолета, было, сука, подвигом каким-то. Из тех, что ни за что повторять не хочется. Два слова, а меня от макушки и до яиц прошило, аж зубами скрипнул от мгновенной судороги в промежности. Животина, ты, Корнилов, ой животина, от похоти ох*евшая вкрай. Прямо-таки ломая себя, я облился еще, окончательно смывая грязь, и поднялся, даже не ощущая боли в культе. Заметила она? Может, и так. Может, нет. Но какая теперь разница? Я вот заметил тонкий ободок обручалки на ее пальце. Замужем. Остановило это меня? Ни-хе-ра. В самый первый момент так, чуток притормозило. Но только уткнулся взглядом оголодавшим в ее припухшие после плача губы, ключицы эти, тонкие до хрупкости, рассмотрел – и поровну стало. Перестало это иметь значение. Как и многое, многое другое. До какой степени скотство – тянуть лапы к чужой женщине. Как она тут оказалась. Почему одна. Кто такая в принципе. Кто придет отрезать мои яйца за то, что трону. Еще как трону, так истрогаю, что места, моими пальцами не обожженного, на ее коже не останется. А прийти кто-то должен. У такой, как эта моя-на-прямо-сейчас Лена, обязательно должен иметься кто-то, готовый горло рвать за нее любому. Не может не быть. Носи она мое кольцо, я бы еще как пришел. Хотя нет. Я бы хер допустил, чтобы рядом с ней вот так кто смог оказаться. Я бы, бл*дь, яйца самцам вокруг чикал в качестве превентивной меры. На всякий. Даже зареванная, с размазанной тушью, отвечающая нормально через раз и в костюме, плюшевом, похабно-розовом, с блестяшками, смотревшемся на ней чем-то инородным, она выглядела каким-то, мать его существом не от мира сего. Тут и в этом всем по какой-то причудливой ошибке, в силу невероятного стечения обстоятельств оказавшейся. Инопланетянка высшей утонченной расы на мою озабоченную башку. Эдакое создание едва ли с человеческой природой, что всматривалось в меня так забавно, безщащитно как-то щурясь, явно не только из-за недостатка света, но еще и из-за плохого зрения. Рассмотреть пыталась меня, но открывалась при этом сама вся. Все как на ладони. И то, что среагировала на меня, как и я на нее, на пустом месте – и мигом оба в жаре. И что боролась с этим, шокированная происходящим. И хотелось ее внезапно так, что аж багровой мутью в голове то и дело все подергивалось и крышняк косило из стороны в сторону, так и норовя сорвать совсем, освобождая уже от всяких уз цивилизованности и вменяемости. Я и из тачки вывалился от греха подальше, потому что это ее «я не…» – пустой звук, когда у самой соски торчат, мне глаза в кровь режут, и бедра, она не замечает как, сжимает. Еще пара секунд – и похрен бы стало на все «не». Нанизал бы на себя, как бабочку, и кричи-бормочи что хочешь, Лена. Уж я бы позаботился, чтобы как раз «не» там было только как «не останавливайся».