– Что ты делаешь?

– Я что, похож на дурака? Ты себе думаешь: «Ха! Вот и мой шанс от него избавиться! Шанс сбежать!» Только попробуй, только посмей привлечь к нам внимание, и я обещаю: с твоей жалкой головенки ни волоса не упадет, но я вырежу всех до последнего, всех мужчин, женщин и детей, что найду. Лишь пискни, и я распотрошу их живьем, сварю из их костей похлебку и сошью себе из их кожи плащ. Думаешь, я вру?

Этайн, широко распахнув глаза, потрясла головой.

Гримнир ощерился.

– Отлично. Ты не так глупа, как мне казалось. Держись ближе и смотри, куда идешь: если упадешь, я тебя волоком по гальке потащу. Поняла? Запомни, что я сказал.

Гримнир поднялся и набросил за спину сумку; Этайн тоже встала на ноги, прижала к груди маленький узелок с вещами. И они пошли. Гримнир двигался быстро и низко к земле, словно волк; девушка старалась от него не отставать. Под ногами мелькала галька. Веревка меж ними натянулась и тянула запястье, выкручивала его так, что казалось, оно сломается. Девушка вцепилась в веревку, ослабляя напряжение, и вверила себя в руки Господа. Каким-то чудом она не упала. Когда они достигли каменистого берега, она тяжело дышала и старалась как можно тише хватать ртом воздух. Гримнир даже не запыхался. Он остановился, присел в тени валуна. Они были в двадцати ярдах от лодок.

Этайн удивило, что он замер; почему не поспешить прямо к ним? Но она не решилась озвучить вопрос из страха, что кто-нибудь может ее услышать. Сколько в этой деревне детей? Через мгновение она поняла, в чем была причина: около лодок прогуливался седобородый дан, похлопывая каждую по бортам, словно перед ним стояли породистые жеребцы. Он был одет в мешковатые штаны и рубаху цвета лососевого мяса, с вышивкой на вороте и рукавах; лысеющую макушку согревал шерстяной колпак. Ноздри Гримнира раздулись, он ощерился. Выпустил из руки веревку и достал из ножен сакс.

Дан остановился у последней лодки – девятифутового скифа с уключинами и высоким носом. Он стоял, сунув руки за пояс и задрав голову, и наблюдал, как облака затягивают сверкающий купол небес. От его дыхания в холодный воздух поднимались облачка пара. Вскоре он медленно повернулся и той же дорогой пошел назад.

Этайн не услышала, как исчез Гримнир: она заметила, что его нет рядом, лишь когда обернулась, непонимающе подняв бровь. Только тогда она увидела, как по гальке, прижавшись к земле, бесшумно крадется черная тень и мерцает, словно звездный луч, сакс. Этайн прижала ладонь к губам, но не посмела даже пискнуть. Предчувствуя участь старого дана, она взмолилась Богу о его душе…

– Afi! – крикнул кто-то детским голоском. У самой дальней лодки в ряду показался лохматый мальчишка: он несся вперед, размахивая деревянным мечом. Гримнир замер; ребенок вдруг резко остановился, и Этайн до крови прикусила язык. Старый дан протянул руки к внуку. Но мальчик побледнел, будто увидел призрака. Он бросил меч и с оглушительным криком помчался обратно в деревню. Озадаченный старик обернулся посмотреть, что же напугало мальчика…

…Но на берегу никого не было.

Этайн выдохнула в ладонь, благодаря про себя Бога, что Гримнир спрятался за бортом лодки, где его было не разглядеть. Он все еще был готов к драке. Старый дан покачал головой и ринулся вслед за внуком, чтобы тот не поднял на уши всю деревню.

Гримнир сидел неподвижно, пока тот не добрался до крайнего дома, а после все с той же злобой махнул Этайн рукой и уперся плечом в киль лодки. Дерево заскребло о камень: Гримнир толкал судно к спокойным водам бухты.

Этайн подхватила его сумку и кинулась к нему.

– Имир поглоти этого визгливого крысеныша! – пробормотал Гримнир. – Надо было обоих прирезать. Поторапливайся! Залезай! Есть там весла?

Этайн вскарабкалась по борту и тут же заметила пару весел, короткую мачту и сложенный парус под скамейкой – туда девушка и засунула сумку. Кивнув Гримниру, она почти повалилась на сиденье: тот особенно сильно толкнул киль вперед и запрыгнул в лодку. Суденышко накренилось и закачалось на воде. Гримнир опустился на скамейку посередине и, взявшись за весла, стал размеренно и плавно грести – нос лодки взрезал плескавшую воду. Очень скоро они вышли из бухты и оказалась на глубоководье.

Этайн увидела, как из деревни к лодкам движется цепочка факелов. Их вел тот самый старик, за ним шло несколько мужчин и женщин. Дан держал на руках внука – хотел показать ему, что у берега нет никаких чудовищ. Гримнир тоже заметил людей. Этайн услышала, как он ругается, продолжая махать веслами.

– Они поплывут за нами? – спросила Этайн, чуя нутром, что так и будет.

Лодки были сердцем этой деревни, и рыбаки добрались бы и на край света, чтобы отомстить ворам. Но ночь играла похитителям на руку: нелегко было заметить их на темной воде.

Молчание Гримнира только укрепило предположение Этайн.

Он налегал на весла, гребя с такой скоростью, которая утомила бы любого мужчину, будь он хоть так же силен, как Ньял или его сородичи. Этайн била дрожь. Гримниру она сейчас была не нужна, так что она сползла на дно лодки и тянула веревку на запястье, пока наконец ее не развязала. Плечи ее поежились, она вытащила из-под сиденья парусину. Из жесткой просоленной ткани вышло неплохое одеяло. Она слышала далекие звуки погони, плеск воды и сердитые крики. Но они остались далеко позади и казались нереальными. Покачивание лодки завораживало: вверх-вниз, вверх-вниз. Гримнир потянул носом воздух и немного сменил курс – теперь они плыли через озеро на юго-запад.

Лежа на дне мягко качающейся лодки, Этайн снова вспомнила о бедном Ньяле. Она гадала, жив ли он еще; молилась о нем и о его благе так же, как о своем. «Если на то будет Божья воля, он меня найдет», – сказала она сама себе. Этот момент спокойствия заставил ее задуматься о том, что с ней сталось. Куда делась ее сила и хваленая решительность? Разве не говорила она еще только вчера: на Бога надейся, но сам не плошай? И вот она уже сама забилась в угол и дрожала, словно прикованная к скале Андромеда, молясь, чтобы ее Персей нашел ее и спас от чудовища. Она живо представила, как сжимает в руке топор, сносит скрелингу голову с плеч и возвращается к Ньялу с этим отвратительным трофеем. Девушка улыбнулась. «Но ты дала слово, – шепнул ей тихий внутренний голос. – Ты поклялась Богу, что пойдешь добровольно». С этим пришлось согласиться.

Ее сморила усталость; Этайн зевнула. Ее сознание медленно меркло под мягким натиском сна, и вскоре она, несмотря на все усилия, поддалась. Уже почти заснув, она кое-что поняла: ведь данная под принуждением клятва, клятва язычнику – и не клятва вовсе. Господь меня простит.

Окутавшие ее сны – сны о падающем к ее ногам безголовом теле ее тюремщика – согрели ее совсем не христианским теплом…

Гримнир работал веслами, будто заведенный стальной механизм. Мускулы слегка ныли от усталости, но лишь когда он сам обращал на это внимание. Не было времени ни на слабость, ни на отдых – Гифр, брат его матери, показал Гримниру, что бывает, если поддаться сиюминутным желаниям тела. Пф! Он по-своему любил этого ублюдка, но Гифр чересчур охотно потакал своим прихотям. Отдых порождает лень, за ленью идет тоска – а, наступая ей на пятки, плетется черная овца смерти. Недуг оркнеев: их не брал ни один яд, не валила ни одна болезнь, но если они давали слабину, то вес прожитых лет подкашивал их, словно чума.