Да, она удивительное создание. Если она и разрушит Нол до основания, когда Гхэ приведет ее обратно, какое ему до этого дело? Он был теперь по-своему тоже дитя Реки.

«Но надо выбираться», — напомнил он себе. Должно быть, он каким-то образом попал сюда из стоков. Воспоминания не могли тут ему помочь: он был слепым червем, который полз к воде. Теперь же он снова стал человеком, значит, нужно использовать разум, руки и глаза; впрочем, глаза его больше не были глазами человека, да и руки и разум, как он заподозрил, тоже.

Гхэ воспользовался своим сверхъестественным зрением, чтобы найти сток, выходящий в зал, хотя света, который мог бы помочь ему, здесь не существовало.

«Что ж, — подумал он, поднимаясь с трона, — можно начать и отсюда».

Гхэ несколько раз сворачивал не туда в странных переплетающихся трубах, тянущихся под городом, но наконец почувствовал дуновение свежего воздуха. Его источником оказалась решетка стока высоко над головой. Ветерок, долетевший оттуда, пах дымом и жареным мясом. Гхэ даже сел от облегчения, потому что уже начал подозревать, что его второе рождение — просто жестокая шутка бога-Реки, наказание за неудачу, и он обречен блуждать здесь вечно. Но дуновение воздуха и запахи были реальны — он не смог бы так отчетливо вспомнить их, чтобы они оказались иллюзией.

В решетку не проникал свет, поэтому Гхэ решил, что снаружи ночь. Это было удачно: ему не хотелось бы появиться на людной, ярко освещенной улице. Гхэ сообразил, что не имеет представления о том, как выглядит, хотя на ощупь удостоверился, что тело его мало отличается от того, каким было раньше. Он не стал, подобно Благословенным, чудовищем. Но все же было безопаснее посмотреть на себя прежде, чем его увидят другие — иначе его могут ожидать сюрпризы. Гхэ знал, что его одежда привлекла бы внимание, — она висела на нем сгнившими вонючими лохмотьями. Нужно что-то предпринять. Подумав об этом, Гхэ изумленно покачал головой. Его одежда сгнила. Сколько времени он провел в подземных водах? Может быть, Ган и все, кого он знал, умерли, а Хизи состарилась. В древних сказках люди, которых считали утонувшими в Реке, возвращались, когда сменилось уже не одно поколение…

Лучше ни о чем не думать, а просто все выяснить, благо для этого достаточно вылезти из стоков. Гхэ нашел скобы в стене и вскарабкался наверх. Решетка из кованого железа сдвинулась легко — слишком легко, и Гхэ начал гадать, в каких еще отношениях он изменился. Он мог видеть в темноте, он стал сильнее, много сильнее…

Он был подобен призраку, но все же не призрак. Воспоминание появлялось и ускользало. В сказках об этом тоже что-то говорилось… Он словно слышал напевный голос старухи, хотя не мог вспомнить ни ее лицо, ни имя, ни слова, которые она произносила.

Гхэ подтянулся и оказался на улице. Между стенами зданий гулял сквозняк. Вверху густой дым и, наверное, облака скрывали звезды, но Гхэ видел смутное светлое пятно, которое могло быть луной.

Перед ним тянулся длинный узкий дворик, в котором журчал фонтан. Где-то неподалеку плакал ребенок.

Перед ним, понял Гхэ, не городская улица. Он ожил, родился второй раз во дворце Шакунга, в самом сердце империи.

«Так и должно быть, — подумал Гхэ. — Так должно было быть всегда».

Перкар с беспокойством посмотрел на небо.

— Не раскинуть ли нам лагерь уже сейчас? — пробормотал он.

Нгангата оглядел зловещие черные тучи, громоздящиеся на западном горизонте.

— Одна видимость, — высказал он свое мнение. — У бури не такой запах. Хотя…

— Хотя что? — поинтересовался Перкар.

— В этом есть какая-то странность.

Перкар снова бросил взгляд на небо, стараясь ощутить то, что почувствовал Нгангата, но ничего необычного не заметил: тучи оставались для него просто тучами.

— Иногда мне кажется, что ты говоришь такие вещи, просто чтобы выглядеть таинственно, — проворчал он.

— Нет. К несчастью, в жизни хватает таинственности и без моей помощи.

Вздохнув, Перкар наклонился вперед и похлопал по шее своего скакуна.

— А ты что думаешь, Тьеш? — Черно-серый полосатый жеребец лишь искоса взглянул на хозяина и снова сосредоточился на побегах травы, пробивающейся сквозь тающий снег. Насколько Перкар мог судить, у Тьеша не было никакого мнения на счет бури. — Что ж, будем считать, что ты согласен с Нгангатой, — заключил Перкар. — Едем дальше.

Он тронул Тьеша, и Нгангата двинулся тоже, что-то пробормотав своему коню на странном нечеловеческом языке народа своего отца. Его слова перекрыл странный гулкий грохот — словно бог забарабанил в сковородку размером с луну, — донесшийся из тьмы на горизонте. Снежный гром, называл отец Перкара такое явление, редкое и неестественное. Знак того, что боги играют в свои игры на небесах. Перкар собрался было обратить внимание Нгангаты на звук, чтобы показать: ему кое-что известно о подобных знамениях, — но они ведь оба слышали его, так что было бы глупо указывать столь искусному охотнику и следопыту на очевидную вещь. Вместо этого Перкар стал внимательно прислушиваться, не раздастся ли гром снова. Даль, однако, молчала, словно небеса пожелали вымолвить единственное слово, а теперь вновь погрузились в упрямое мрачное молчание.

Тишина действовала Перкару на нервы. Его легкие словно разрывались от желания заговорить. Юноша поискал тему для разговора и наконец ограничился очевидным:

— Как хорошо, что ты едешь со мной.

— Я с нетерпением жду встречи с богиней, — кивнул полукровка. — Той, которая вдохновляет героев.

Перкар заколебался: не следует ли ему оскорбиться, ведь Нгангата не делал секрета из своего мнения о героях, — но, взглянув на спутника, не увидел на широком бледном лице недоброжелательства.

— Я не уверен, что она покажется тебе. Да и мне, если уж на то пошло.

— Тогда мы зря совершим путешествие, — просто ответил Нгангата.

— Нет. Захочет она появиться или нет, но услышать меня она услышит. Сказать ей кое о чем — вот все, чего я хочу. Попросить прощения.

— Мой опыт показывает, — заметил Нгангата, — что богам мало пользы от извинений человека.

— Может быть, — упорствовал Перкар, — но от меня она их услышит.

Нгангата кивнул. С севера налетел ветер, ударил в лицо, заставив губы одеревенеть, так что стало почти невозможно говорить. Перкар поглубже натянул капюшон из шкуры лося и закрыл нос толстым шерстяным шарфом, так что остались видны только прищуренные глаза.

«В этих тучах и правда есть что-то странное», — сказал ему в ухо голос.

— Так говорит и Нгангата, — пробормотал Перкар.

— А? — переспросил Нгангата, расслышав свое имя.

— Со мной заговорил Харка, — объяснил Перкар, и Нгангата подхлестнул своего коня: он знал, что Перкар не любит советоваться со своим мечом, когда их разговор могут слышать другие.