Постепенно предмет по имени Райан Топпс стал вытеснять на задворки Клариного сознания мысль о конце света. В ее жизни появилось много других предметов, столько всего нового! Она уже ощущала себя помазанницей, прямо здесь, в Ламбете, — мыслимое ли дело? Чем больше благодати нисходило на нее на земле, тем реже ее помыслы обращались к небу. Вообще-то в Клариной голове не укладывалось это грандиозное просеивание душ. Столько людей не спасутся! Из восьми миллионов свидетелей Иеговы лишь сто сорок четыре тысячи человек взойдут к Христу на небеса. Хорошие женщины и более-менее хорошие мужчины обретут рай на земле — это не какой-нибудь утешительный приз для неудачников, если все взвесить, однако остается добрых два миллиона человек, которым не повезет. Плюс все язычники; все евреи, католики, мусульмане; бедные племена Амазонки, от жалости к которым Клара плакала, как дитя; столько людей не спасутся! Свидетели Иеговы гордятся, что в их учении нет ада — наказанием станет мука, непередаваемая мука последнего дня, а после смерть так уж смерть. Но Клару ужасала мысль, что «великое множество» будет наслаждаться земным раем на едва присыпанных землей изувеченных скелетах отверженных.

С одной стороны — громадное количество людей во всем мире, которые не читали «Сторожевую башню» (у некоторых даже не было почтового ящика), не имели возможности обратиться в ламбетскую общину, получить необходимые печатные материалы и стать на путь спасения. С другой стороны — Гортензия в железных бигуди, которая ночи напролет вертелась на простынях, предвкушая, как с небес на грешников польется серный дождь, особенно на женщину из 53-го дома. Гортензия пыталась было объяснить: «Те, которые умерли, не узнав Господа, воскреснут и получат еще один шанс». Но пропорция-то не меняется, думала Клара. В книгах тоже нет гармонии. Уверовать трудно, потерять веру легко. На красных подушечках в Зале Царств все реже оставались отпечатки Клариных колен. Она сняла пояс, перестала носить плакаты и раздавать брошюры. И про щербатую лестницу больше никому не говорила. Она распробовала наркоту, забыла про ступеньки и стала ездить на лифте.

1 октября 1974. Задержали. Оставили на сорок пять минут после уроков (на музыке сказала, что Роджер Долтри[15]гениальнее Иоганна Себастьяна Баха), и в результате Клара опоздала на встречу с Райаном в четыре часа на углу улицы Линэн. Когда она вышла из школы, уже смеркалось и было жутко холодно; по гниющим осенним листьям она без толку обегала всю улицу Линэн. С содроганием Клара приближалась к родному дому, по пути давая Господу множество безмолвных обетов (Я больше не буду заниматься сексом, не сделаю ни одной затяжки, не надену юбку выше колен) — только бы Он сделал так, чтобы Райан Топпс, спасаясь от ветра, не позвонил в дверь ее матери.

— Клара! Не стой на холоде!

Таким голосом Гортензия обычно разговаривала при посторонних — с пасторами, например, или белыми женщинами, тогда речь ее становилась на удивление четкой.

Клара закрыла за собой входную дверь и, замирая от ужаса, прошла мимо Иисуса, который плакал (а потом перестал), через гостиную в кухню.

— Боже милостивый, просто дикая кошка какая-то, м-м?

— М-м, — отозвался Райан, с довольным видом уплетая акки[16]и соленую рыбу за маленьким кухонным столом.

Клара застыла на месте, закусила нижнюю губу.

— Что ты здесь делаешь?

— Ха! — почти торжествующе воскликнула Гортензия. — Думаешь, от меня можно вечно прятать своих друзей? Парень закоченел, я его впустила, мы славненько поболтали, верно, молодой человек?

— М-м, да, миссис Боуден.

— Ну-ну, не надо делать такое испуганное лицо. Будто я его съесть собиралась или еще чего, а, Райан? — сказала Гортензия с таким довольным видом, какого раньше за ней не наблюдалось.

— Ага, — ухмыльнулся Райан. И оба они, Райан Топпс и мать Клары, покатились со смеху.

Пожалуй, ничто так не убивает нежные чувства, как закадычная дружба любовника с матерью его возлюбленной. Вечера темнели и укорачивались, Райана все труднее было выудить из толпы, ежедневно в три тридцать возникавшей у школьных ворот, и расстроенная Клара долго шла домой. А дома, за кухонным столом, восседал Райан и оживленно болтал с Гортензией, поглощая изобильную снедь хозяюшки Боуден: акки и соленую рыбу, вяленую говядину, цыплят с рисом и горохом, имбирные пироги и кокосовое мороженое.

Их беседа с глазу на глаз текла рекой, но совершенно иссякала, стоило Кларе повернуть ключ в двери и дойти до кухни. Словно застигнутые врасплох дети, они надувались, повисало неловкое молчание, а затем Райан извинялся и уходил. А еще она стала замечать, что они как-то по-особенному на нее смотрят — с жалостью, что ли, или снисхождением; мало того: они стали критиковать ее теперешнюю молодежную яркую манеру одеваться, а сам Райан — что это с ним такое? — отказался от водолазок, в школе избегал общения с Кларой и купил галстук.

Разумеется, Клара узнала обо всем последней, как мать о ребенке-наркомане или соседи о живущем под боком серийном убийце. Когда-то она знала о Райане все даже раньше его самого, была эдаким райановедом. Теперь же ей пришлось подслушивать ирландок, которые утверждали, что Клара Боуден и Райан Топпс больше не гуляют — нет-нет, между ними все кончено.

Если Клара и видела, что происходит, то старалась этому не верить. Когда она застала на кухне Райана, обложенного брошюрами, — и Гортензия поспешно сгребла их и засунула в карман фартука, — Клара велела себе об этом забыть. Не прошло и месяца, как Кларе, которой удалось уломать скорбного Райана покориться природе в неисправном туалете, пришлось зажмуриваться, дабы не видеть того, чего ей видеть не хотелось. Но он там был, и когда Райан наклонился к крану, блеснул серебряным огонечком, едва различимым в тусклом свете; невероятно, но факт — серебряный огонечек от маленького серебряного креста.

Невероятно, но факт. Именно так говорят о чудесах. Противоположности Гортензии и Райана каким-то образом встретились в своей логической перспективе, и точкой их пересечения в некоем болезненном пространстве стала общая способность упиваться болью и смертью окружающих. Замкнулся магический круг: спасенный и не спасенный вдруг поменялись местами. Теперь Гортензия и Райан пытались спасти Клару.

— Садись.

Клара едва успела выйти из школы в сумерки, как прямо у ее ног затормозил мотороллер Райана.

— Клаз, садись.

— Покатай лучше мою мамочку.

— Пожалуйста, — сказал Райан, протягивая ей запасной шлем. — Это важно. Надо поговорить. Времени мало.

— Чего так? — недовольно покачиваясь на высоченных «платформах», огрызнулась Клара. — Тебя ждут?

— Не только меня, но и тебя тоже, — пробормотал Райан. — Надеюсь, попадем, куда нужно.