должна играть её роль. Да и его наглое заявление ужасно бесит. С чего это он решает, кому и что делать?!

— Кому-то его придётся убрать, так почему не тебе? — спрашивает он равнодушно.

— Например, потому что с ним лучше справишься ты сам? — скрещиваю я руки на груди.

— Уверен, лучше тебя с этим никто не справится.

— И откуда такая уверенность? — сужаю я глаза.

Парень усмехается, тоже скрещивает на груди руки, подходит ко мне почти вплотную и чуть наклоняется корпусом вперёд:

— Напомню, ты пришла в мою спальню, потому что очень переживала за командный счёт. Я же отношусь к делу несерьёзно. Других причин для моей уверенности нет, верно? Или...

— Верно! — заверяю я поспешно. — Я переживаю за командный счёт. Да.

— Метла в углу, — насмешливо бросает этот придурок и отходит.

Я-таки показываю средний палец ему в спину и под смех Стаса, который это видит, иду за метлой.

Первые минут сорок работа кипит: Окс с Таней собирают яйца, парни шныряют туда-сюда то с соломой, то с кормом, то с водой. Примечательно то, что Громов больше указывает, чем работает сам. Меня это невыносимо злит, но я каким-то образом чувствую, что нельзя нарываться. Что-то в его взгляде, когда мы спорили в самом начале, меня смутило. Словно он говорил совсем не то, что думал на самом деле. Словно он... Да нет, глупости.

Я почти заканчиваю в курятнике, когда слышу из зоны выгула громкое улюлюканье. И запоздало понимаю, что парни оттуда так и не вернулись. И Оксана, кстати, тоже.

Выхожу к ним и вижу, как трое парней, в том числе Громов, наклонившись над курицами, удерживают их на месте, а затем по крику Стаса «Погнали!» отпускают кур и хлопками ладоней подгоняют к импровизированному финишу — Оксане.

Моя соседка выглядит ужасно забавно: на её лице ведут борьбу веселье и отвращение.

Но, чёрт, кто же этот массовик-затейник, что устроил куриные бега?

Естественно, ни одна курица не бежит по прямой, они верещат и бросаются в разные стороны, спасаясь от угрозы, а парни ржут и всеми способами пытаются привести к финишу свою подопечную. Странно, что они их не путают в мешанине пернатых тушек.

За сеткой стоят остальные из нашей команды и несколько ребят из других. Всем весело до колик в животе. Замечаю, что я и сама улыбаюсь, наблюдая за этим цирком.

Но куриц жалко, конечно. Какая-нибудь из них нет-нет да и сляжет с инфарктом.

По чистой удаче забег в итоге выигрывает здоровяк. Оксана, хоть и согласилась играть роль финиша, с визгом бросается вон от курицы. В сторону... петуха. А тот и так слишком долго не вступался за своих дам, потому решает отыграться за всё на девчонке, бросаясь в бой.

Оксана визжит ещё громче, убегая в другую сторону, но петух не отстаёт. Расправив крылья и вытянув шею, взлохмаченный и грозный, он преследует свою жертву по пятам.

— Сделайте что-нибудь! — взмаливается Оксана, на её лице полнейший ужас. — Я ему сразу не понравилась, я видела!

Но... Парни почти валяются на земле от смеха.

Я тоже его едва сдерживаю и выхожу вперёд. Дожидаюсь, когда моя соседка пробежит мимо и бросаюсь на петуха с метлой:

— А ну пошёл отсюда!

Именно такими словами, если мне не изменяет память, тётя Галя отгоняла от себя нерадивых петухов.

В любом случае они действуют, или действует метла, но наш разбойник тормозит, важно ведёт шеей и успокаивается.

В загоне воцаряется немая тишина, если не считать кудахтанье взволнованных кур. Все вокруг пялятся на меня, словно я совершила что-то невероятное.

— Эля! — кидается мне на шею Оксана. — Господи, спасибо! Но... — отстраняется она, — откуда ты знала, как его остановить?

Так в этом всё дело? Я опять допустила оплошность?

Не знаю почему, но я бросаю взгляд на Громова и вижу, что он ухмыляется. Стискиваю сильнее пальцы на метле и высокомерно отвечаю всем разом, особенно этому придурку:

— Лучшая защита — нападение. Я думала, это всем известно.

Громов кивает своим мыслям и насмешливо бросает:

— Но тебе, похоже, больше остальных.

— На что ты намекаешь? — сужаю я глаза.

— Вы как хотите, — брезгливо-опасливо замечает Оксана, — а я больше не могу здесь оставаться и мгновения.

Она взмахивает белокурыми волосами при развороте и скрывается в проёме. За ней уходят ещё несколько парней. А Громов останавливается в метре от меня:

— Ты почему вообще выперлась, Еэля? Закончила с помётом?

— Да как ты... — возмущённо соплю я, а затем бью черенком метлы ему в грудь: — Не закончила, оставила немного тебе! Потому что все должны работать!

— Да, и особенно ты, — сквозь зубы говорит он, не спеша принимать метлу. — Помёт — твоя область.

— Ты совсем оборзел, Громов?

Парень обхватывает своими пальцами мою кисть и напирает на меня, возвращая метлу мне. Мы стоим близко друг к другу, разделённые лишь черенком, и скрещиваем разгневанные взгляды. Секунда, две. И Громов зло замечает:

— Наглости здесь не занимать тебе. Советую не забывать своего места, навозница.

С этими словами он ощутимо пихает меня и отходит, направляясь к выходу.

Я сжимаю зубы, чувствуя, как ярость поднимается вверх по пищеводу, и резко разворачиваюсь в его сторону. Поднимаю метлу и бросаю её в его спину. Пока она летит, перекручиваясь в воздухе, я ору:

— Теперь это твоё место, придурок!

Черенок метлы ударяется о его плечо и, отскочив, падает на свеженькую солому, а парень с перекошенным от гнева лицом поворачивается ко мне.

Упс.

Я срываюсь с места в противоположную от него сторону, распугивая едва успокоившихся кур. Он бежит за мной. Сейчас мы наверняка очень сильно напоминаем недавние догонялки Оксаны с петухом. По крайней мере, Громов такой же распушившийся и свирепый. Я бегу по периметру загона, ловлю попавшуюся под руки курицу и запускаю в него. Прости меня, квошка. Тот уворачивается от верещащей птицы и прибавляет скорости.

Вскоре мне удаётся проскочить в проём, в полумраке я врезаюсь в кого-то, едва удерживаю равновесие и