– Чем могу быть полезна? – мелодично вопросила прекрасная океанида.

У Кленова было слишком много вариантов для ответа, и часть из них смутила бы даже солдата-срочника, потому он вообще воздержался от вербального способа общения. Просто выудил из кармана и ткнул куда-то в облако белой пены картонный прямоугольник, уповая на то, что это именно нужная визитка. Иначе пришлось бы выворачивать перед нимфой карманы, а в них завалялось много лишнего: пакетике презервативом, пара барбарисок, мятые десятки и даже аккуратный кусок туалетной бумаги – на случай оказии.

Кленову было предложено сесть и подождать, и он безвольно опустился на прохладный кожаный диванчик. Выяснилось, кстати, что нимфа в магазине была не одна – вокруг кружились две ее товарки, одетые в такие же, видимо, форменные костюмы – пышная юбка и строгий френч голубовато-зеленого цвета. Впрочем, нимфы-подружки были наняты, очевидно, только для того, чтобы оттенять красоту первой. Она-то и суетилась за прилавком, заинтересованно поглядывая на Кленова. Евгений Эдуардович порадовался, что именно сегодня вздумал начистить видавшие виды ботинки, а вместо вытянуто-потертой джинсовой сбруи надел костюм. Имелось в виду, разумеется, культурно-массовое мероприятие, посещение театра, но сейчас прикид тоже пришелся ко времени.

Его несколько задело, что нимфы ни о чем не спрашивают. Он, например, всегда полагал, что самые шикарные цветы – красные розы, и женщине нужно дарить только их. Свою жену, тогда будущую, а теперь бывшую, он, помнится, покорил именно огромным кустом темно-красных роз на длинных стеблях. Стебли были толстые, как бревна, сами розы ничем не пахли, но Вероника все равно была счастлива. Хотя, если припомнить, чем дело кончилось, то, может, красные розы – не такая уж хорошая идея?

Букет, собранный океанической нимфой, был прекрасен и утончен. Он состоял из бледно-лиловых ирисов и бледно-розовых роз. В нем присутствовала торжественная, дорогостоящая простота. Потрясенный Кленов принял букет на сгиб руки, как младенца, и двинулся к выходу. И ушел бы, не сказав ни слова, если бы не легкий, как запах ирисов, смешок нимф за спиной.

Евгений Эдуардович повернулся как по команде «кругом», сделал четкую отмашку головой, которая от такого неосторожного обращения немедленно возобновила кружение, и сказал:

– Спасибо. Как вас зовут?

– Пожалуйста! Кого? – защебетали нимфы.

Ему хватило ума не выделять одну из девушек и быть любезным со всеми.

– Простите меня, юные леди, – прочувственно обратился он к нимфам. – Я, правду сказать, несколько отвык от общества прекрасных дам. Позвольте представиться – Кленов Евгений. Живу неподалеку, но к вам зашел в первый раз. Теперь знаю дорогу. Позволите узнать ваши имена?

Второстепенные нимфы назвались Олей и Ритой. Главная откликалась на имя Наташа.

Букет, видимо, и в самом деле был собран по неведомым правилам комильфо, потому что Юстицкая приняла его с благодарной улыбкой. Впрочем, может быть, она сама была чересчур комильфо для того, чтобы отшвырнуть его не глядя в кучу цветов, принесенных поклонниками?

После краткого периода расшаркиваний и реверансов следователь Кленов перешел к делу. Тут его ждало печальное разочарование – Диана Юстицкая Киру не помнила.

– Они часто приходят, – поделилась она с Евгением Эдуардовичем. – Девочки, которым хочется шагнуть на сцену. Я благословляю их, ведь они этого ждут. На самом деле никому, никому из них не пожелаю подобной судьбы.

Кленов подивился про себя – надо же, еще чем-то и недовольна! Интересно, кстати, сколько ей лет? Юстицкая сияет, как настоящая звезда – ухоженные кожа и волосы, блестят глаза, и все это озаряется свечением дорогих камушков – в ушах и на пальцах. И чем ей не нравится «подобная судьба»?

Кленов решил времени не терять и, спустившись в сырую пасть метрополитена, через четверть часа уже шел по Моховой – к зданию Академии театрального искусства. Перед входом он замедлил шаг, достал из бумажника фотографию Киры Морозовой, вгляделся. Пожалуй, слишком она бледная и худая, чтобы считаться красавицей… Но глаза, глаза!

В холле было тихо и прохладно. Из стеклянной будочки не бультерьер-охранник выглядывал – выглядывала хрупкая старушка, божий одуванчик в кружевном воротничке, в седеньких мелких кудряшках.

– Вы куда, молодой человек?

Кленов продемонстрировал «одуванчику» удостоверение и прошествовал на второй этаж, где и имел место быть деканат. Он без труда обнаружил доску объявлений. Список фамилий поступивших – счастливый мартиролог! Каменщикова, Монаков, Морозова… Итак, Кира действительно побывала здесь незадолго до своего исчезновения, да и раньше заглядывала. И ей удалось поступить! Надо же…

– Вам кого? – поинтересовалась длинноногая дама, похожая на птицу-секретаря. Птица выпорхнула из дверей деканата и смотрела на Кленова с птичьим интересом. Кленов показал удостоверение. Птица вспорхнула, защебетала и указала Евгению Эдуардовичу на двери, за которыми, по ее словам, помещался Великий и Ужасный, Заслуженный и Народный мастер курса Злотников. Именно к нему на растерзание и поступила маменькина дочка Кира Морозова. И тут следовало бы за нее опасаться. Злотников, безусловно знакомый Кленову по многочисленным фильмам, где он сначала специализировался на ролях отважных юнг и лихих гусаров, а после, постарев и располнев, начал играть благородных отцов. По физиономии он истинный бабник, отметил про себя Кленов. Ни одной не пропустит.

– Как же, как же, – рокочущим, роскошным басом произнес Злотников. – Кира Морозова… Будет прок, полагаю. А что случилось? Она что-то натворила? Такая, знаете, эксцентричная особа, м-да…

«Масленые твои зенки», – подумал Кленов. Но вслух сказал коротко и ясно:

– Да нет, ничего.

– Ты должен мне помочь, – сказала Александра вместо приветствия.

– Во-первых, добрый день, – ответил Краснов. Как всегда – спокоен, корректен, сдержан. Кажется, ничто не может возмутить этого олимпийского спокойствия. Даже несанкционированное появление персоны нон-грата в его кабинете. Дубовые панели глушат звук, под ногами – мягкий, благородного синего тона ковер. Сам хозяин сидит за монументальным, похожим на надгробие письменным столом и пялится в монитор. Александре подумалось: интересно, сидел ли он там до моего шумного появления в приемной, или уселся только теперь, чтобы продемонстрировать – я отвлекаю важного человека от важной работы! Вряд ли мне когда-нибудь удастся загнать его в угол. Всякий раз после разговора с ним оставалось странное ощущение – словно я пыталась поймать шилом шарик ртути. Его глаза похожи на ртуть. Холодноватое, металлическое серое свечение. Это – глаза моей дочери.

– Добрый день.

В который раз Александра сдалась и приняла его правила игры.

– Не желаешь присесть?

Села. Совершенно неудобное для Александры кресло. Слишком мягкое, и чтобы встать с него, понадобятся некоторые усилия. Слишком уютное. В ее бедной голове сразу началось легкое кружение.