— Она действительно не понимает, — тихо сказал Шадов. — Иней, девочка моя…

Я молча смотрела на этих троих людей, каждый из которых был старше на двадцать лет.

Они все тяжело больны.

Это ненормальный мир, в котором восемнадцатилетние девушки ненавидят своих родителей.

Это ненормальный мир, в котором восемнадцатилетние девушки влюбляются в сорокалетних мужчин.

Которые совсем не те, кем кажутся.

Я стояла и молча смотрела на его небольшую руку. Руку, подписавшую смертный приговор моему отцу и моей матери. За то, что они спускались в катакомбы и узнали там слишком много. То, о чем могли рассказать миру.

И даже не замечала, что плачу.

— Я тебе рассказывал, что был хиппи, — начал Шадов.

— Которого мы прекрасно знали, — прервал его Гоша. — И хорошим человеком, к слову сказать.

— Да пошли вы все! — я не могла это слышать.

— Он был очень милым и симпатичным хиппи, — продолжал Гоша. — И при этом двойным агентом. Стучал на своих в госбезопасность, и своим на госбезопасность. Затем с помощью влиятельного родственника устроился на хорошую должность (в двадцать три года-то!) и поменял дреды на форму. И когда… когда мы с Кешей влипли в нехорошую историю, нас привели к нему. И вчерашний борец за мир и любовь с легкостью подписал разрешение на эксперименты с нашей психикой.

— Не так все было, — прошептал Шадов. — Я спасти вас хотел от самих себя. Вы бы таких дел наворотили…

— Заткнись!

— Затем Вайшнавский накатал ходатайство о заключении нас под стражу. Дело вполне могло бы кончиться расстрелом. Якобы мы готовили нечто, подрывающее безопасность Верены. Но, слава Ктулху, СССР рухнул, — продолжила Кеша. — Нас отпустили. А в начале девяностых, когда свободней стало даже в ФСБ, Вайшнавский придумал себе вторую жизнь. Мотоцикл купил, косуху. Мне так-то все равно, я обиды не держу, ведь прошло столько лет. Да только не хочу, чтобы предатель и гбшник спал с моей дочерью.

— А он со мной не спал. Он меня любил. По-настоящему, — мой голос звучал, как будто издалека.

Родители долго молчали.

Затем Гоша сказал, тщательно подбирая слова:

— Иней, ты только подумай, как к тебе будут относиться друзья, однокурсники. Девочка встречается с сорокалетним мужчиной, у которого темное прошлое. Уму непостижимо. Содержанка, подстилка — это самые ласковые эпитеты, которые ты услышишь. Может, лучше станешь лесбиянкой?

Вместо ответа я подошла к Шадову и обняла его.

— Это не мимолетная блажь. Ей теплота нужна. Просто теплота. А у меня ее найти нетрудно, — вдруг сказал мотоциклист и погладил меня по волосам.

— Иннушка, что же это получается, заботы тебе не хватало? Бедная девочка, а мы думали, что у тебя есть все, — сказал Гоша, глядя на меня почти дружелюбно.

Я опустила глаза, чтобы только не встречаться с ними взглядом.

Кеша потянулась обнять меня.

— Маленькая, все будет хорошо. Забудь Вайшнавского. Ты нужна нам! Очень нужна.

И тогда они меня сломали. Ничто не ломает сильнее, чем любовь.

Мне показалось, что в кустах притаился мерзкий карлик с ехидной улыбкой. Я отвернулась и крепко взяла Кешу за руку:

— Да, мама, как скажешь.

Я же хорошая девочка.

Умница и красавица.

Я так хочу, чтобы родители меня любили. И предам кого угодно за их улыбку.

Беспечный ангел уехал в ночь.

А я…

Никогда я не была так далека от своего Шаолиня.

Скрещенье рук, мечей скрещенье

Эля. Девочка с флейтой должна умереть

Я сижу перед писательницей Алиной Ворониной, которая приехала в наш странный городок, чтобы собрать материл для своей книги о людях, нашедших Шаолинь. Она настойчиво просит вспомнить, с чего все началось. Это сложно, ведь прошло много лет. И я бы, наверное, предпочла забыть о тех событиях. Но Алина так хочет узнать правду, и я напрягаюсь и глубоко вдыхаю, как будто сейчас музыкальная разминка перед игрой на флейте. Я должна вспомнить.

Может быть, с той странной встречи в автобусе, когда мы с одноклассницей увидели человека без лица. Думаю, Иней вам наговорила, что ее страх пробрал до костей. А меня — нет! Я почувствовала только агрессию и желание ударить этого странного мужчину. Хотя, конечно, лукавлю… Страх присутствовал, но в смешении со злобой и непониманием. А еще я ощутила холодок, как будто кто-то прошел по моей могиле.

А может, все началось с тех странных экспериментов со светлыми зонами?

Или с той минуты, когда я впервые взяла в руки оружие, чтобы защитить свой город?

Никогда не хотела быть воином… Никогда. О другом я мечтала…

Вообще-то от природы я слабая и неуклюжая. На физкультуре в школе я никогда не могла ни отжаться, ни подтянуться. У меня проблемы с координацией — часто на улице натыкаюсь на людей, постоянно роняю чашки и плутаю в трех соснах. В детстве меня никогда не брали ни в одну команду — ни по баскетболу, ни по волейболу, ни по другому виду спорта.

Я панически боюсь боли. Даже кровь из пальца сдаю с содроганием. Особенно страшит момент ожидания, когда иголка вот-вот воткнется в палец. А еще у меня проблемы с равновесием, но это отчасти от того, что из-за своего маленького роста я хожу на высоких каблуках. В общем, я была просто фантастически неуклюжа и неспортивна, но ничуть не расстраивалась.

Так вот. Что-то было еще в моей жизни, ставшее толчком ко всем описанным ниже событиям…

Вспомнила. Со мной случилось то, о чем мечтает каждая девушка лет этак до восемнадцати. Очутиться в объятьях рыцаря! И чтобы он увез далеко-далеко на белом коне.

Вот я и очутилась, а вернее, упала. Я же говорила, что ношу высокие каблуки и при этом неуклюжа. К тому же была Масленица, гололед. Только-только закончились мои мучения от экспериментов по светлым зонам. Немного поугасла популярность, и журналисты с телевидения уже не дежурили под окнами.

Я была счастлива. Шагала по парку, подражая моделям на подиуме, сосала леденец в форме петушка и мечтала. О сильном накачанном мужчине, который полюбит и защитит от всех проблем. Мне было шестнадцать, и пока попадались другие. Их самих следовало оберегать и защищать.

Итак, Масленица, гололед, высокие каблуки, неуклюжая Эля с петушком… Вообще-то меня зовут Элиза, но это имя слишком вычурное и официальное. И тут я поскользнулась и шлепнулась на снег, да так, что потемнело в глазах. Несколько минут я лежала без движения. Затем открыла глаза и едва не вскрикнула.