И она принялась расспрашивать об условиях жизни моряков. Мельников обратил внимание, что доктора интересовало все — даже то, куда выходят окна их комнат.

Когда француженка уехала, пленники принялись слоняться по двору. Было ясно, что сегодня ничего больше не произойдет. И вообще ничего в их жизни не будет происходить, кроме завтраков, обедов и ужинов; жизнь для них остановилась.

Походив взад и вперед, пленники уселись под навесом в густой тени. За ними никто не следил, не было никаких охранников: видно, пираты были уверены, что узники не сбегут. Да и куда бежать в городе, где все смотрели на них, как на добычу?

Тут один из матросов-индийцев, Пал Субрата, заметил валявшийся в углу резиновый мячик — как видно, его оставил какой-то ребенок. Матрос поднял игрушку и пошел искать хозяев. Вскоре он вновь появился во дворе в сопровождении молодого парня — того самого, что утром подавал морякам завтрак. Индиец жестами показал сомалийцу, что хотел бы использовать детский мячик, чтобы поиграть в футбол: изобразил на окружавшей двор стене ворота и то, как он бьет по мячу. Парень отрицательно покачал головой, забрал у матроса мяч и скрылся в доме.

— Ну вот, не получилось, — заключил Субрата.

Но тут дверь отворилась и сомалиец вновь появился во дворе. В руках он нес… настоящий футбольный мяч. Правда, сильно потрепанный, плохо накачанный и облезлый, но тем не менее настоящий. Что-то сказав (естественно, его никто не понял), он проследовал к воротам и вышел на улицу. Видя, что моряки по-прежнему сидят и смотрят на него, он повторил несколько слов и приглашающе махнул рукой. Тут уж за ним двинулись все, даже те, кто никогда не любил гонять «кожаного друга».

Обогнув дом, вся компания оказалась на небольшом пустыре, окруженном чахлыми акациями и сараями. Тут уже и «ворота» имелись: штангами служили пустые ящики из-под пива.

— Прямо как у нас, где-нибудь на Пересыпи, — заметил одессит Игорь Супрун.

Все живо разделились на две команды — и игра началась. Спустя несколько минут на пустыре появилась группа подростков. Вначале они наблюдали за игрой, живо комментируя происходящее, а потом, когда быстро уставший Куликов вышел из игры, включились в состав команд.

Куликов не засек время, когда игра началась. Но даже после того, как он ушел с поля и присоединился к сидевшим в тени акаций Насте, раненому Махешу Гавли и не любившим играть Бхутни и Резчикову, прошло больше часа. Сначала побеждала команда, в которой большинство составляли сомалийцы. Но потом стала одолевать «славяно-индийская сборная» во главе с Костей Мельниковым.

Счет был уже 11:7, когда возле пустыря притормозил разваленный «Фиат», на котором накануне моряков привезли из порта. Сидевший за рулем сомалиец что-то прокричал парню, который дал морякам мяч. Оба африканца немного поспорили, потом «их» парень пожал плечами, забрал мяч и знаками велел морякам возвращаться во двор.

— Ничего, нормально размялись, — заявил Куликову разгоряченный игрой Костя. — Ребята играть, в общем, умеют. Только напора у них нет, злости спортивной не хватает.

Больше до обеда ничего примечательного не произошло. И после обеда тоже. Мельников подошел было к тому же парню, еще раз попросить поиграть в футбол, но тот отрицательно покачал головой.

На следующее утро вновь приехала Норма Лабрус; на этот раз она обследовала одного Махеша Гавли. Она привезла известие, что пираты потребовали у компании огромный выкуп — восемь миллионов долларов. Это известие повергло моряков в уныние: все понимали, что компания не захочет платить такие деньги. Значит, предстоят долгие переговоры, все время которых им придется провести в заточении.

Они вновь попросили у «своего» парня мяч, и опять получили отказ. Зато познакомились со своим стражем. Оказалось, что его зовут Абдуллахи Мустафа. Выяснилось, что Абдуллахи знает арабский, который немного понимали Гавли и Куликов. Так что моряки смогли с ним поговорить.

Абдуллахи объяснил, что он является дальним родственником главаря пиратской группы Юсуфа Ахмеда. Ему 20 лет. В пиратский промысел он включился недавно, и вообще всего полгода, как приехал в Босасо, а до этого пас верблюдов в отдаленных районах провинции Мудуг. Всю жизнь Абдуллахи провел в нищете, и жизнь в Босасо кажется ему очень богатой, а деньги, которые ему дает Юсуф, — просто сказочными. На эти деньги он смог купить дом (как выяснилось, речь шла о саманной хижине за тем самым пустырем, где они играли в футбол) и жениться. Пожилая женщина, которая готовит морякам еду и живет на женской половине, — мать его жены Фатимы. Ее зовут Сахра.

— Теща, стало быть, — заключил Куликов, услышав это сообщение.

До этого, продолжал Абдуллахи, жениться не было никакой возможности — ведь в саванне у него не было даже десяти верблюдов. А там богатство человека меряется не деньгами, а «кораблями пустыни»: достойным считается лишь тот человек, у которого их не меньше десяти. Тот, у кого около ста верблюдов, считается зажиточным, за такого выдадут любую девушку, а по тысяче и больше имеют совсем богачи.

Дом, в котором содержат моряков, принадлежит Юсуфу. Он выдает деньги на продукты и платит Абдуллахи и Сахре зарплату: по два шиллинга каждый день. Это большие деньги. Их хватает, чтобы содержать жену, а когда родятся дети — и их тоже. Но этого мало, чтобы купить машину, телевизор и другие замечательные вещи, которыми полон дом самого Юсуфа (Абдуллахи был там однажды; от этого посещения у него остались неизгладимые впечатления). Тот ждет, когда белые богачи заплатят Юсуфу свой долг за корабль, тогда и он получит свою долю. Юсуф говорил, что денег будет много — больше, чем в прошлые два раза.

— Какой же это долг? — не выдержал Костя Мельников, когда Гавли перевел морякам последние слова их стража. — Вы силой захватили чужой корабль, требуете за него деньги. Это выкуп называется, а никакой не долг.

В ответ Абдуллахи заявил, что колонизаторы веками угнетали сомалийский народ, грабили и мешали развиваться. Если бы не их вмешательство, сомалийцы могли бы жить не хуже, чем братские народы из Эмиратов или Саудовской Аравии. Так что, захватывая суда, сомалийцы лишь берут свое.

— Ладно, не спорь с ним, — сказал Куликов, заметив, что Костя рвется возражать. — Все равно ты его не переубедишь. Лучше я его спрошу, как нас тут будут кормить — по сомалийским правилам или по европейским.

Услышав вопрос, Абдуллахи важно кивнул и ответил, что шейх — так он уважительно именовал Юсуфа — всегда щедро кормит пленников. Сколько Абдуллахи здесь служит, никто еще не жаловался. Сомалийская пища, конечно, простая и грубая, но пленных кормят иначе. А когда есть надежда на большой выкуп, шейх даже нанимает белых поваров, чтобы те готовили заложникам.

— Да и сам Юсуф, думаю, не кашей питается, — заметил Сергей Муравьев.

— Ты его еще спроси, где он в футбол играть научился, — предложил Женя Бабич. — Неужели в пустыне среди верблюдов мяч гонял?

Когда Куликов перевел Абдуллахи вопрос, тот улыбнулся и сказал, что в саванне с мячом, конечно, редко играют — там вообще не до игр. Но однажды, когда их семья разбила кочевье недалеко от Харардере, отец послал его в город купить чая и соли. И там он видел, как белый тренер учил местных ребятишек диковинной игре. Абдуллахи она так понравилась, что он забыл о поручении отца и стоял возле поля, пока игра не закончилась. Назад в свою акалу — юрту из верблюжьих шкур — он сильно опоздал, за что получил нагоняй от отца, но интерес к неведомой игре запал ему в душу. И когда отец послал его сюда, в Босасо, работать у Юсуфа, Абдуллахи в первую очередь узнал, где играют в футбол. Выяснилось, что здесь имеется поле, на котором играют и взрослые, и дети под руководством итальянского тренера. Платит ему Хусейн Фарах — другой богатый шейх, владеющий тремя лодками и совершивший несколько успешных операций. Абдуллахи тоже учился играть у этого тренера. Юсуф, правда, не одобряет это увлечение, потому что футбол в Босасо принадлежит другому шейху, его сопернику. Поэтому Абдуллахи старается играть пореже и только на пустыре возле дома, чтобы Юсуф не узнал. Но совсем отказываться от футбола он не собирается.