– О!

– Савельев только закурил, и тут раздался звонок в дверь. Меня подбросило над кроватью. От неожиданности. И от страха. Я испугалась, что меня застукают в постели с другим мужчиной.

С ума сойти! Бухарина боялась изменить мужу, который не просто изменял ей – он с ней развелся полгода как!

– А дальше что? – Я изнемогала от любопытства.

– Савельев просил не открывать. А я натянула одеяло на голову и услышала, как щелкнул входной замок. Это был конец! Собственно, это было последнее, о чем я подумала.

– Рита! Рита! Открой! – Бухарину звал голос ее бывшего мужа.

– И в его голосе была тревога! – торжествующе крикнула Бухарина. – Он дергал и дергал дверь, она ходила ходуном вместе с железным лязгом. А я хихикала под одеялом, сотрясаясь всем телом так, что тряслась кровать с Савельевым вместе.

Вот это да! Неверный бывший муж Бухариной был озабочен тем, как бы с ней чего не случилось. Он рвался помочь и не мог ничего поделать, потому что на дверь она накинула цепочку. Совершенно машинально! Ее неверный бывший муж раздирал цепочку и рвался к ней третьим лишним!

– Со смеху умереть! – хохотала я.

– Я дверь взломаю! – кричал Троцкий. – Рита, что с тобой?

Муж Савельевой стал натягивать брюки.

– Куда? – зашипела Бухарина. – Только посмей меня позорить!

– Лучше открыть.

Савельев встал с кровати. Бухарина посмотрела на его руки, они были сжаты в кулак. Тогда Бухарина вцепилась Савельеву в брюки.

– Сесть! Хочешь, чтобы нас обхохотал весь город? Сесть, я говорю! – шепотом рычала она.

Савельев тихо выругался и сел, Бухарина, путаясь в рукавах, еле надела халат и вышла в прихожую. В дверной щели она увидела глаз. Один-единственный. Круглый-круглый. Бешеный-бешеный. И ее вновь разобрал смех. Бухарина захохотала и поползла по стене вниз.

– Ты что? Напилась? – грозно спросил ее круглый глаз.

Бухарина кивнула, потому что говорить не могла. Она была занята. Хохотала.

– Идиотка! – рявкнул круглый глаз. – Я чуть с ума не сошел! Дура несчастная!

Бухарина снова кивнула и захохотала. Она хохотала и сейчас. Как ненормальная. А у меня не было слов. Бухарина была счастливой дурой, от которой ушел один муж и тут же пришел другой. Вдумайтесь! Коловращение чужих мужей в природе. Умереть, не встать!

– Ты помнишь о собственном муже? – спросила Бухарина, и я отвлеклась от мыслей о ней.

– Конечно, – удивилась я.

– Как о мужчине, – раздельно произнесла Бухарина.

– Конечно, – я отчеканила букву «ч». Что за бесцеремонные вопросы?

– Когда у вас был последний секс? – пытала Бухарина.

– Ха! Недавно мы тряхнули стариной. – Я вдруг засмущалась как маленькая.

– Вы не должны трясти стариной! – Голос Бухариной взвился до небес. – Вы должны трясти кровать! – и Бухарина в исступлении зарычала: – Рррегулярррно!

– Чушь! – оскорбилась я. Нечего лезть мне под одеяло третьим лишним!

– Я тоже так думала, – мрачно сказала Бухарина. – А этти так не думают.

Слово «эти» в словарном запасе Бухариной теперь означает мужчин, а удвоенная буква «т», произнесенная с двойным ударением, призвана оттенить период ее глобального презрения к «эттим».

– После развода я не могла вспомнить, когда мы с Троцким последний раз занимались любовью. Почти всю жизнь проходили, взявшись за руки, как пионеры. Мне этого было достаточно. Как оказалось, ему нет! – Бухарина смачно выругалась. – Я вдруг поняла очевидный жизненный казус. Я все купила и подарила своему мужу. Так получилось по ходу жизни. Даже не помню, покупал ли он себе какие-нибудь вещи. Знаешь, в чем именно жизненный казус?

Я отрицательно покачала головой. Фантом Троцкого вытеснил живого Савельева в одну секунду. И это уже надолго. Бухарина не слезет с этой темы, пока я не улизну домой. Мне оставалось только терпеть и пить чай.

– Жизненный казус заключается в том, что неверные мужья надевают на свидания с посторонними женщинами одежду и обувь, купленную их женами. Ересь! Думать об этом – все равно, что думать о том, почему у табуретки четыре ноги.

Я тоже абсолютно все покупаю своему мужу. И сыну. Что здесь такого? Ересь! Именно!

– У моего мужа оказалось больше вещей, чем у меня. Я распихала его вещи по сумкам и чемоданам. У меня не осталось ни одной сумки и ни одного чемодана. Представь! Я обделяла себя, даже не задумываясь над этим! – кипела Бухарина. – В моем беличьем колесе была еще одна ступенька – четвертая. Под названием «хазбэнд»! И где мой хазбэнд? Слился в безнравственном экстазе с Савельевой. Вот где! Почему борцы за нравственность существуют только в телевизоре, а в жизни их нет? Сволочи! – Бухарина стукнула кулаком по столу.

– Да, – протянула я и отодвинулась подальше.

– Знаешь, что было, когда мой муж не явился первый раз ночевать? Ни-че-го! После восемнадцати лет вместе он наконец выяснил, что я не любовь всей его жизни. И объяснил это своим друзьям, чтобы получить разрешение на внебрачную связь. И они дали ему индульгенцию в одну секунду. Их даже не нужно было упрашивать! Его друзья нравственные или нет? Что скажете, борцы за нравственность? Или борьба за нравственность – это ваша служебная обязанность, а в жизни вы раздаете грешникам индульгенции направо и налево? Всем, кто попросит?

– Я не борец за нравственность, – осторожно сказала я. – Даже наоборот. И я не давала никаких индульгенций. – Я подумала и зачем-то добавила: – Никому не давала.

– А надо было! – крикнула Бухарина. – Даже в случае потенциальной измены вы были бы квиты. Упреждающий удар – залог морального удовлетворения в тяжком будущем!

– А как же мышкины слезки?

– Это наши мужья – мартовские коты, а мы по жизни демисезонные мышки! Троцкий в поте лица желал жену ближнего своего! А моя жизнь покатилась под откос под аккомпанемент моей высокой нравственности. На черта она мне облокотилась? – Бухарина уронила голову на руки и зарыдала.

– Слава богу, теперь у тебя есть Савельев. – Я деликатно погладила ее по плечу. – Когда вы снова встречаетесь?

– Я и не собираюсь с ним встречаться! – вскипела Бухарина и сбросила мою руку. – Савельев – это тест. Понятно?

Я уткнула глаза в стол. У меня действительно не было слов, но какие мысли! В этом нелепом четырехугольнике Савельев оказался виртуальным углом. Он играл роль теста. И все!

Из всего вышеуслышанного я вывела важное умозаключение. Все мужчины – тест. Кто-то сдает его с первого раза, кто-то – никогда. Кому как повезет. Мне – повезло?

Сашка и Мишка отыскали павильон, оставшийся от старого, заброшенного рынка. Павильон был расписан граффити в четыре уровня. А я нашла свою стену и показала им. Моя стена выросла выше голов из старого темно-красного кирпича, сшитого грубыми, серыми швами. В стене зачем-то вырубили арки, а потом заложили их кирпичами в ранах и выбоинах, как в следах пуль. Так у нее получились двери, которые никуда не вели. Вдоль молчаливой стены дребезжали редкие трамваи, похожие на машины времени из далекого прошлого. За такой стеной обязательно должна была скрываться тайна.