— Да нет, спасибо, не стоит, я сама, — забормотала она, но экономка, не слушая возражений, ловко поддела край перчаток, сделала надрез и парой ловких движений избавила Марину от резиновых пут. Уставилась на эластичные бинты.

— Это что такое? — почему-то перешла она на шепот, со страхом оглядываясь на двери, что вели в кухню и столовую. Оттуда раздавалось мирное журчание кофе машины. Хозяйка делала уже вторую чашку, голова болела, сейчас будет минимум час сидеть на декоративном диванчике в зимнем саду, рассматривать журналы с последними модными коллекциями и читать сайты со сплетнями.

— Да руки что-то разболелись, к врачу надо, может, артрит, — отчаянно соврала Марина и покраснела. Нет, она не была святой, но врать не любила. Это всегда заставляло ее чувствовать себя неловко, казалось, что все окружающие догадываются, о чем она врет. А врать в последнее время ей приходилось непозволительно часто.

Галина тем временем, не слушая слабые возражения Марины, ловко разбинтовала ее опухшие руки (местами бинты промокли и успели присохнуть к ранам, причиняя боль) и уставилась на кровавое месиво, в которое те превратились. Марина сглотнула при виде собственных рук: она и не подозревала, что дело настолько плохо.

— Матерь Божья, — не сдержавшись, ахнула Галина, — это же те дурацкие новые средства, да? Что она тебе дала?

— Ну, я не знаю, я не уверена, вообще мне надо к врачу. — Марина попыталась изъять у Галины бинты, но та сделала шаг назад.

— Ты что, без рук остаться хочешь? — повысив голос, но стараясь говорить шепотом, прошипела она. — Или вообще отравиться? Нимфа наша с ума сошла со своей чистотой, сидела бы в барокамере — там микробов нет, что ж она с людьми творит-то? Ты ей скажи, что больше с этим работать не будешь. Угробишь себя.

— Буду, Галя, буду. — Вздохнув, Марина сделала шаг по направлению к экономке и, забрав у нее бинты, бестолково запихнула их в сумку. — Завтра я приеду в это же время. Хозяйка дала мне возможность чистить ее личные туалеты.

⁂

Кофе в тишине попить так и не удалось. Глеб спустился через десять минут после ухода надоедливой прислуги. Ксения только-только прикрыла глаза, цедя сквозь мелкие жемчужные зубки длинный глоток, как супруг вошел в зимний сад, решительно направился к ней, чтобы поцеловать, но в последний момент сменил траекторию, взял с низкого кованого столика свежий журнал (кто в наше время вообще читает журналы?) и присел в кресло напротив жены.

Опустив крошечную изящную чашечку костяного фарфора, Ксения подняла глаза на Глеба и стала похожа на обиженного олененка Бэмби. В последнее время между ними было все больше недосказанности. Все чаще он оставался ночевать на диване в кабинете (чтобы не беспокоить храпом, но она-то все понимала), все сильнее хмурился, получая ежемесячные счета.

— Ксюша. — Прокашлявшись и нервно листнув пару до зевоты скучных страниц делового еженедельника, Глеб отложил журнал в сторону и уставился на жену. Сейчас или никогда.

— Да? — прошелестела Ксения, отставляя в сторону чашку и кладя ногу на ногу, не давая ему сосредоточиться.

— Что это за запах? — Глеб нервно дернул носом и ослабил галстук.

Значит, с самого начала ему не показалось. Аромат растений, зимующих в теплице, перебивал мерзостный смрад, в котором он распознал хлорку и еще какую-то дрянь. Именно он помешал поцеловать жену. Ему показалось, что запах исходит от нее самой.

В последнее время Ксюша просто помешалась на чистоте, заставляя бедных работниц вычищать все до блеска. Доктора говорили, что это часть ее болезни — полного неприятия себя. Вначале была булимия, от которой он ее вылечил. Затем депрессия: Ксюша, весившая сорок восемь килограмм, казалась себе чудовищно толстой, била зеркала и в незадавшейся модельной карьере винила лишний вес. Доктора не справились, пришлось положить ее в клинику. После курса лечения она на некоторое время пришла в себя, впрочем, все так же замещая почти все приемы пищи чашкой кофе, но немного повеселела, и у нее появились другие интересы кроме пищевого дневника.

Ксюша полюбила чистоту. Причем полюбила ее с такой силой и страстью, что ей становилось физически плохо, стоило заметить хотя бы небольшое пятнышко на идеально чистой поверхности или почувствовать посторонний запах. Дом наводнил штат домработниц, но и сама Ксюша тайком, когда она думала, что ее никто не видит, щедро заливала термоядерными средствами все, до чего могла дотянуться, а затем с упоением терла, скребла, скоблила. Он подозревал, что жена и себя моет с дезинфекторами и с удовольствием вымыла бы его, если бы он только позволил. Каждый раз, стоило ему войти в спальню, она робко интересовалась, принимал ли он душ, хотя это было очевидно — каждый вечер он мыл голову и ложился спать с влажными волосами. Вскоре Глеб понял, что жену смущает даже запах чистого тела, и своими наводящими вопросами она дает понять, что просто не принимает его, боится бактерий, которые он переносит, считает недостаточно чистым.

Так как мыться хлоросодержащими препаратами он напрочь отказывался и с трудом сдерживался, чтобы снова не отправить жену на прием к очередному специалисту, то ему приходилось все чаще ночевать в кабинете, где жена не могла учуять его запах.

Ксюша в ответ на столь радикальные меры начала грустить и чахнуть. Это был замкнутый круг, который надо было разорвать, только вот Глеб не знал, с чего начать и как это сделать без помощи психиатров.

Хотя жена сейчас была не основной его проблемой. Намного больше его смущали потери собственного бизнеса. Вот уже пятнадцать лет компания Глеба занималась строительством жилья. Они строили много и активно, но в их портфолио не было монструозных многоэтажек с крошечными коморками, больше смахивающими на пчелиные соты, чем на место, пригодное для жизни. Нет, Глеб Петрович был эстетом до мозга костей и ни при каких обстоятельствах не согласился бы на такую халтуру.

Его компания «ГП» специализировалась на строительстве «художественной» недвижимости — элитных клубных домов, которые сочетали в себе современную функциональность и красоту эпохи ренессанса. Они выкладывали мозаикой панно в парадных, выковывали вручную перила, выстилали площадки между этажами лучшими образцами метлаха, а сами квартиры были настоящим произведением искусства. В изразцовых печах прятались современные духовые шкафы, изящная лепнина высоких потолков напоминала старинные дома Петербурга, а огромные залы с наборным паркетом словно приглашали устроить настоящий бал.

Вначале желающих было много. «Дома от ГП» стали настоящим трендом, на квартиры выстраивались целые очереди, а места в списке ожидания выкупались за несусветные деньги. Но мировой кризис и архитектурные тенденции внесли свои коррективы. Наигравшись, состоятельные люди переметнулись к лаконичному современному дизайну: функциональному, не предполагающему красоты.

А Глеб не смог перестроиться, потому что ему на глубинном уровне претил подобный подход. К своему огромному сожалению, он унаследовал от отца умение видеть и чувствовать красоту и просто физически не мог заставить себя строить безликие недорогие муравейники. Глеб был уверен, что стоит ему поступиться своими принципами ради денег — он перестанет получать удовольствие от работы. А отец всегда говорил, что человек должен заниматься только тем, от чего получает настоящее удовольствие, и тогда ему будет сопутствовать успех. Конечно же, он ошибался, но успел прошить эту установку на молекулярном уровне Глеба. Наверное, поэтому Глеб и выпал из обоймы удачливых застройщиков.