Декарта похоронили в Швеции, а простой деревянный памятник над его могилой, был предоставлен гниению. Семнадцать лет спустя его останки эксгумировали и отправили в полугодовое путешествие во Францию, за исключением правого указательного пальца, который разрешили сохранить французскому послу в Швеции, и головы, которую отделил от тела капитан шведской гвардии. Во Франции тело Декарта еще три раза эксгумировали и перезахоранивали, прежде чем оно упокоилось в бывшем бенедиктинском аббатстве в Сен-Жермен-де-Пре в Париже. В Музее человека, расположенном во дворце Шайо недалеко от Эйфелевой башни, хранится, как утверждается, череп Декарта, хотя эти притязания и слабо аргументированы. Видимо, голова великого дуалиста все еще не найдена.

Как писал первый биограф Декарта[70], уже через несколько лет после его смерти число его последователей было сопоставимо с числом звезд на небе. Вполне возможно, однако, что и число противников Декарта было впечатляющим. Вряд ли удивительно, что человек, который стремился все ставить под сомнение и начинать сызнова, вызывал противоречивые реакции. Работы Декарта отвергались католической церковью и французскими университетами весь остаток XVII в. Традиционно настроенные ученые не одобряли пренебрежительного отношения Декарта к Аристотелю и его учению. Инквизицию, как и в случае с Галилеем, не устраивало то, что «механистическая» философия несовместима с догматом пресуществления, и то, что Декарт не разделял разум и тело. Эта вторая причина обеспокоенности говорит о том, что инквизиция в XVII в. лучше понимала его идеи, чем некоторые современные популяризаторы. В 1663 г. ряд работ Декарта попал в список запрещенных книг, где они оказались в достойной компании. Раньше в этот список попали работы Абеляра, Эразма, Лютера, Кальвина, Бэкона, Паскаля и Монтеня, к которым позднее, помимо прочих, присоединились романы Стендаля, Бальзака и Флобера.

В 1720 г., 70 лет спустя после смерти Декарта, его честолюбивые замыслы отчасти реализовались, когда некоторые его книги были включены в учебную программу Парижского университета. Они, однако, не вытеснили работы Аристотеля, как того желал Декарт, а стали предлагаться наряду с Аристотелем.

Декарт взывал к здравому смыслу образованных мирян и женщин, а не просто стремился одержать верх над священниками и учеными. Поэтому он написал «Рассуждение о методе» на французском, а не на латыни; точно так же на французском вышли «Размышления о первой философии». Эта стратегия сработала. Идеи Декарта с большим интересом обсуждались в парижских салонах задолго до того, как были оценены должным образом в Сорбонне. В литературных и придворных кругах слушали отрывки из произведений Декарта и рассказы о нем от людей вроде Николя Мальбранша (1638−1715), проницательного мыслителя, который под впечатлением одной из книг Декарта в 1664 г. оставил церковную историю и библеистику и обратился к естественным наукам и философии. Салоны аристократических дам вроде салона мадам де Севинье пали жертвой моды на обсуждение научных и более общих вопросов «новой философии». Эти картезианские[71] женщины стали героинями комедии Мольера «Ученые женщины», поставленной в Париже в 1672 г. В пьесе множество шуток про соперничающие прелести разума и чувств и есть один туманный намек на картезианскую философию. Дамы, кажется, знакомы с теориями декартовской физики и не видят причин спорить с ними:

Несмотря на препоны со стороны представителей церкви и образования, с которыми столкнулись книги Декарта в XVII в., ученым нравились его неожиданные повороты. Физические теории Декарта владели умами до начала следующего века, пока их не сменили теории Ньютона. В 1660-е гг. и сам Ньютон был более или менее ортодоксальным картезианцем. Иногда говорят, что его более поздние работы были бы немыслимы без заданной Декартом отправной точки в ниспровержении аристотелевской системы и замене ее «механистической». Картезианская революция продолжала двигать науку вперед во многих областях, от астрономии до физиологии, а консервативные университетские профессора нервно посматривали на нее из-за кулис.

Между тем собственно философские идеи Декарта тоже прокладывали себе дорогу, порой такими способами, которые удивили бы его самого. Политические реформаторы утверждали, что применяют его метод систематических сомнений и следуют принципу «ясных и отчетливых идей», чтобы избавиться от предрассудков и опровергнуть доводы против идеалов, в которые они верили. Одним из таких идеалов в 1670-е гг. были права женщин, хотя, как и все политические темы, самого Декарта они, по-видимому, не волновали. Его больше интересовала природа знаний, нежели социальные последствия просвещения. Скорее, ему по нраву пришелся бы популярный трактат под названием «Логика, или искусство мыслить», написанный под влиянием взглядов Декарта на природу сознания и опубликованный в 1662 г. Книга начиналась с заявления, запечатлевшего суть декартовских работ «Рассуждение» и «Размышления»: «Так как мы способны познавать внешние предметы только через посредство имеющихся у нас идей, размышления над нашими идеями составляют, быть может, самое важное в логике, ибо на этом зиждется все остальное»[73].

«Логика», написанная Арно в соавторстве с другим философом-богословом Пьером Николем, стала важнейшим трактатом на эту тему со времен Аристотеля и сохраняла свое влияние до конца XIX в. Книга, задуманная как исчерпывающее руководство по искусству рассуждения, поддерживала наиболее характерные взгляды Декарта на познание. Она признавала, что уверенность в чем-либо зависит от интеллектуального самонаблюдения. Она признавала, что такое самонаблюдение раскрывает различные очевидные истины, например «Я мыслю, следовательно, существую». И, наконец, она признавала, что основные факты относительно духовной и физической реальности можно обнаружить в таких истинах. Книга поддерживала Декартово пренебрежение чувственным опытом и похвалу разуму, опираясь на принцип Декартовых «ясных и отчетливых идей» и вторя его мнению, что разум изучен лучше тела и остального физического мира.

Мальбранш разделял эти картезианские воззрения, но расширил богословское измерение. В «Разысканиях истины», опубликованных в 1674−1675 гг., он подчеркивал, что объединение души и тела было несчастливым супружеством между божественной искрой разума и порочным царством материи. «Дóлжно непрестанно противоборствовать воздействию тела на дух»[74], – писал он, поскольку