Теперь мы знаем, что наше мышление, восприятие и действия не всегда зависят от наших генов. Точно так же они не полностью определяются опы­том, полученным нами в детстве. Мы можем изменить их тем, как мы живём - и, как справедливо предполагал Ницше, за счёт того, какие инструменты для этого используем. За несколько лет до того, как Эдвард Тауб открыл реабили­тационную клинику в Алабаме, он провёл знаменитый эксперимент с группой скрипачей-правшей. С помощью механизма, контролировавшего нейронную активность, он измерил величину зон их сенсорной коры, перерабатывавшей сигналы от левых рук (использующихся для зажима скрипичных струн при игре). Также он измерил величину той же зоны мозга у группы праворуких добровольцев, которые прежде никогда не играли на музыкальном инстру­менте. Он обнаружил, что эта зона мозга у музыкантов оказалась значительно больше в размерах, чем у контрольной группы. Затем он измерил размер зон коры головного мозга, обрабатывавшей ощущения, возникающие в правых руках испытуемых. И здесь Тауб не выявил никакой разницы между двумя группами. Игра на скрипке, музыкальном инструменте, привела к возникно­вению значительных физических изменений в мозге. Это было справедливо даже в отношении музыкантов, начавших заниматься музыкой во взрослом возрасте.

Когда учёные обучали приматов и других животных пользоваться про­стейшими инструментами, то увидели, насколько сильное влияние на мозг могут оказать технологии. К примеру, мартышек можно было научить поль­зоваться граблями и плоскогубцами для того, чтобы подтягивать к себе недоступные прежде кусочки пищи. Когда исследователи замерили уровень нейронной активности животных в ходе обучения, то обнаружили значитель­ный рост в визуальных и моторных отделах мозга, вовлечённых в процесс контроля над руками, державшими инструмент. Однако они заметили и ещё кое-что поразительное: грабли и плоскогубцы как будто встроились в мозго­вую карту рук животных. Можно сказать, что в случае животных инструменты превратились в части их тел. Как сообщили исследователи, проводившие экс­перимент с плоскогубцами, мозг мартышек начал вести себя так, «как если бы плоскогубцы превратились в их собственные пальцы».

Переналадка нашего мозга может произойти не только за счёт повто­ряющихся физических действий. Умственная деятельность также способна изменить наши нейронные связи, причём иногда с долгосрочными послед­ствиями. В конце 1990-х годов группа британских исследователей проскани­ровала мозг шестнадцати лондонских таксистов, имевших стаж вождения от двух до сорока двух лет. Сравнив полученные данные с данными контроль­ной группы, они увидели, что задний отдел гиппокампа этих водителей, зона мозга, играющая ключевую роль в процессах хранения и манипулирования пространственными представлениями, оказалась значительно больше по размеру, чем у обычных людей. Более того, выявилась явная прямая связь между стажем таксистов и размером заднего отдела гиппокампа. Исследова­тели также обнаружили, что у некоторых водителей уменьшился передний отдел гиппокампа, видимо, для того, чтобы обеспечить достаточно простран­ства для увеличивающейся задней зоны. Дальнейшие исследования показали, что уменьшение переднего отдела гиппокампа, по всей вероятности, привело к снижению способности таксистов запоминать некоторые вещи. Постоянный анализ окружающего пространства, необходимый для навигации по лондон­ской дорожной системе правил, по заключению исследователей, привёл к относительному перераспределению серого вещества в гиппокампе»30.

Другой эксперимент, проведённый Паскуаль-Леоне в ходе исследова­тельской работы в Национальном институте здравоохранения, дал нам ещё более яркое доказательство того, каким образом наши мыслительные про­цессы влияют на анатомию мозга. Паскуаль-Леоне нанял людей, не имевших опыта игры на фортепиано, а затем научил их простой мелодии, состоявшей из короткой последовательности нот. Затем он разделил участников на две группы. Участники в составе первой группы повторяли эту мелодию на фор­тепиано по два часа на протяжении последующих пяти дней.

А участников второй группы он попросил просто сидеть перед пианино на протяжении тех же двух часов и представлять себе, что они играют эту мелодию (при этом не касаясь клавиш на самом деле). При помощи техники, называемой транскраниальной магнитной стимуляцией (transcranial magnetic stimulation, TMS), Паскуаль-Леоне смог получить карту мозговой активности всех участников до, во время и после испытания. Он обнаружил, что у людей, которые лишь воображали себе игру на фортепиано, происходили точно такие же изменения в мозгу, что и у людей, реально нажимавших на клавиши31. Их мозг изменился в ответ на действия, происходившие исклю­чительно в их воображении, - то есть в ответ на их мысли. Возможно, Декарт был не совсем прав в отношении дуализма, однако он, по всей видимости, не ошибался, когда верил, что наши мысли могут оказывать физическое влияние или, по крайней мере, вызывать физические реакции в нашем мозге. С невро­логической точки зрения мы становимся тем, о чём думаем.

* * *

Майкл Гринберг в своём эссе, написанном в 2008 году и опубликован­ном в New York Review of Books, нашёл в нейропластичности своего рода поэзию. Он заметил, что наша неврологическая система, «со всеми своими ответвлениями, передающими устройствами и гениально выстроенными разрывами, обладает способностью к импровизации, которая отражает всю непредсказуемость самой мысли». Эта система представляет собой «некое эфемерное пространство, которое меняется по мере изменения нашего опыта»32. Существует множество причин, быть благодарным за то, что устрой­ство нашего мозга способно так легко адаптироваться в ответ на новый опыт, что даже старый мозг можно научить новым трюкам. Способность мозга к адаптации не просто дала нам возможность создать методы лечения и обрести надежду тем, кто страдал от психических расстройств или травм мозга. Это позволило нам обрести ментальную гибкость, интеллектуальное просветление, дающее возможность адаптироваться к новым ситуациям, получать новые навыки, в целом, расширять свои горизонты.

Однако есть и не столь хорошие новости. Несмотря на то что нейропластичность позволяет нам выбраться из ловушки генетического детерми­низма, обеспечивает лазейку для свободной мысли и свободной воли, она также накладывает на наше поведение собственную форму детерминизма. По мере того как за счёт повторения физической или умственной деятель­ности в мозгу появляются и усиливаются те или иные связи, они постепенно начинают превращать эту деятельность в привычку. Под воздействием химической реакции синапсы, связывающие наши нейроны, создают своего рода программы, побуждающие нас постоянно использовать сформирован­ные ими связи. Дойдж пишет, что как только нам удаётся создать в своём мозгу новую систему связей, мы «сразу же начинаем желать, чтобы эта связь действовала постоянно». Именно так в мозге происходит тонкая настройка умственной деятельности. Рутинная работа начинает производиться ещё быстрее и эффективнее, а неиспользуемые связи урезаются.

Иными словами, пластичность не означает эластичности. Наши ней­ронные связи не возвращаются в прежнее состояние подобно натянутой резине. Они сохраняют своё изменённое состояние. И нет никаких основа­ний считать, что это новое состояние окажется для нас желательным. Плохие привычки могут закрепляться в нашем мозге точно так же, как хорошие. Паскуаль-Леоне замечает, что «пластичные изменения не всегда могут при­водить к положительным результатам в поведении того или иного субъекта». В дополнение к своей функции «механизма развития и обучения», пластич­ность может стать «причиной возникновения патологии».