Уход в историческое прошлое религиозно-боевых единоборств (расцвет которых приходился на этапы развития рабовладельческого и феодального строя) связан с тремя основными процессами. Во-первых, с процессом депрофессионализации феодальных дружин, начиная с XVII в. неуклонно уступавших в войнах и боях против более технологически совершенного противника, вооруженного огнестрельным и бомбометательным оружием. Во-вторых, с процессом секуляризации общественной жизни в целом, перестраивавшейся на новую буржуазную идеологию и, соответственно, на иной (по сравнению с религиозным или философским) тип мировоззрения. Имеется в виду, естественно, перенесение акцента на научное мировоззрение как набирающая разгон системная тенденция. Третьим основополагающим процессом, обусловившим уход с исторической арены военно-религиозных единоборств, явился процесс нарастающего сопротивления господствующим классам и поддерживающим их религиям со стороны подчиненных, угнетаемых классов и иных социальных сил, ориентированных на новые, более глобалистические религии или, наоборот, на старые общинно-родовые культы. В рамках этого процесса формируются и постепенно профессионализируются народные (празднично-оборонческие) системы национальных единоборств, хотя и не имевших самостоятельного этапного значения, но всё-таки сумевших внести свою лепту в развал господствовавших в то время религиозно-боевых единоборств.

На смену последним приходят многообразные, но типичные единоборческие виды, направления, формы переходного характера, внутренне готовые адаптироваться к физическому воспитанию западного образца и к спорту. С них и начинается этап развития физкультурно-спортивных единоборств. Именно здесь происходит демаркация между спортивными и так называемыми боевыми единоборствами или искусствами, утратившими связь со средневековыми воинскими сословиями и генерациями, во многом утратившими боевое предназначение или вообще его не имевшими по причине своей празднично-народной или ярмарочно-балаганной направленности. Однако указанный «водораздел» заслуживает отдельного внимания и рассмотрения.

Самыми древними из известных социальных форм единоборств, по свидетельствам подавляющего большинства исследователей, были так называемые «божьи суды» или «поединки справедливости», осуществляемые единоборцами от имени и под покровительством богов, бога, иных сверхъестественных сущностей и сил. Эта одна из самых ранних форм отправления правосудия (в виде единоборческого поединка) прослеживается далее во всей истории развития единоборческой культуры. Уже на её базе возникли производные формы «поединков славы» и «поединков чести», которые античными историками третировались как отвратительные проявления варварской необузданности, невежественности и дикости.

Тем не менее религиозная подоплека «божьих судов» и их последующих видоизменений заложила в основу единоборств принцип состязательности, весьма напоминающий организацию и проведение спортивных соревнований, рожденных иной религиозной культовой практикой, но также подразумевавших некий регламент, наличие судей, формальное равенство возможностей, например оружия или орудия соперников.

С другой стороны, единоборства, особенно длительная и кропотливая подготовка к ним, несмотря на индивидуальную траекторию этой подготовки, мало чем отличались от групповых, а тем более парных военно-физических упражнений, так что по внешним признакам единоборства походили на стандартные для физического воспитания тренировочные процедуры и комплексы.

Другое дело внутреннее, интеллектуально-духовное содержание единоборств, определяющее суть и направленность развития их биосоматической и психофизической составляющих, то ментальное ядро, которого и близко не было ни у спорта, ни у физического воспитания. Но постепенно, со временем это уникальное религиозно-философское ядро, ориентирующее единоборца на самосовершенствование до уровня бога (концепция по мощности мотивации личности, сравнимая в западной философии эпохи Возрождения лишь с гуманизмом Николая Кузанского), утрачивается. С выхолащиванием, примитивизацией секуляризованных и депрофессионализированных единоборств, идеология которых скатывается с уровня религиозно-философской глубины и завершенности обратно к уровню примитивной социальной мифологии, к обыденным житейским притчам и поучениям, происходит принципиальное изменение самого смысла единоборческой практики. Избавившись от своего философского ядра, единоборства потеряли внутренний духовный стержень – понимание и признание наивеличайшей миссии, какую только может нести личность – миссии достижения богоподобного совершенства. Мечта превратилась в рутину. Великое было разменено на мелочное. Истинная цель затуманилась и скрылась за иллюзорно-компенсаторными задачами. Акцент внимания был перенесен с внутреннего на внешнее, с сущностного на формальное, с содержательного на феноменальное.

Переходные единоборческие системы, всё ещё считавшие себя преемниками даосских и чань (дзэн) – буддистских наставников-мудрецов, в реальности перестали быть таковыми, хотя и тщились вместо этого изобрести некие псевдофилософские эквиваленты, создать собственную мифологию. Вышеизложенное касается всех наиболее известных в XIX–XX вв. школ боевых искусств и восточных единоборств:

– каратэ – переделанного (в угоду японскому эстетизму и ритуализму) боевого искусства окинавских мастеров, которое, в свою очередь, являлось лишь тенью духовно-психофизической системы китайских бродячих монахов-воинов;

– дзюдо – представлявшего собой целенаправленно коммерциализированный проект перестройки джиу-джицу, которое к тому времени уже само по себе во многом являлось балаганно-ярмарочным искусством;

– ниндзюцу – якобы возрожденное искусство тайных японских разведчиков и диверсантов, но возрожденное, главным образом, для голливудских фильмов и постановочных боев;

– ушу – превратившегося из сакрально-изотерической системы в боевое искусство, а затем в составную часть гражданско-бюрократического образования.

Добавим к перечисленным образцам тайские, корейские, вьетнамские и иные модели. Не забудем и оппозицию к ним – ремикс якобы возрождения европейских школ и стилей единоборств, но возрождения лишь неполной и незавершенной формы последних. Не говоря уже о том, что Запад так и не сумел вывести свои единоборства на уровень философских доктрин, на что в древней, средневековой и Новой истории Европы есть свои объективные причины и основания.

Главное другое – а именно то, что лишенную своего хозяина одежду, форму можно перекроить, переделать под любой замысел. К сожалению, это и произошло с социальным институтом единоборств: потеряв своего социального заказчика и самобытность, он растворился в физическом воспитании и в спорте. Правда, при этом он способствовал росту разнообразия и духовной глубины их направлений и видов.

На сегодняшний день, увы, трансформация единоборств, их преобразование уже в форме физического воспитания и спорта продолжается. Процессы дальнейшей коммерциализации, профессионализации, политизации единоборческой практики заставляют различные её виды, стили, направления покидать даже весьма широкие и в современных условиях довольно размытые рамки спорта, присущего ему регламента, частично или полностью разрывать отношения с характерной для спорта идеологией, подстраиваясь под изменяющуюся конъюнктуру потребительского общества. Западный мир превратился буквально в «кузницу» новых, всё более и более агрессивных стилей единоборства, для которых гуманизм не просто пустой звук, а принцип, с которым надлежит бороться как с досадной и никому не нужной помехой, якобы сдерживающей поступательное развитие единоборческой культуры.